Знание-сила, 2002 №03 (897)

Мало того, – говорит он почему-то шепотом, – не поверишь, но я иногда ночевал на диване, где родился Великий.

И замолкает, возможно, заново переживая этот момент или задумавшись. Потому что, если присмотреться внимательно, судьба неотрывно следила за перипетиями его жизни и всегда, даже в самых тяжелых испытаниях, получалось так, что все ему, будущему ученому, было – на пользу, а ей – на руку.

Читал я по 200-250 страниц в день, спешил, боялся мало прочитать. И к Университету…

Ингушские башни. Если воспринимать их снизу, от уровня земли, то это – фаллические символы. А если с неба – окаменевший луч звезды, символ женщины. Нельзя подходить к народной символике однозначно: в ней всегда скрыта волнующая мысль о разделенности полов и их слиянии ради порождения жизни

Понятно, что к Университету он был подготовлен блестяще, поступил, а о специализации уже не думал – все решилось.

У Толстого был огромный интерес к Востоку, это известно, и через подбор книг, его рассуждения и мысли по поводу Востока, он, Великий, как говорит Чеснов, передал интерес этот, сам того не ведая, подростку с Кавказа.

В Москве тогда было полно китайцев, и он стал учить китайский. Уже скоро стал неплохим специалистом по его истории, хорошо знал язык. Но… не был ни комсомольцем, ни членом партии, и Китай, естественно, был закрыт для него семью печатями.

Но почему Китай? Ведь Толстой никогда не увлекался Китаем.

Да, не увлекался, но литература была, особенно по буддизму. А увлекся потому, что китайцы были живые носители языка и культуры, а это, как я рано понял, для меня оказывалось самым интересным — неизвестный народ, его язык, поведение, привычки, культура. Целый мир рядом с тобой и друг Се Ю-Шиг но все равно таинственный, не похожий на мой. Понять, проникнуть в него становится навязчивой идеей, целью. Тан я стал этнографом, вернее, антропологом – «изучателем человеков». Китай – далеко, а Кавказ – близко и, родившись на Кавказе, вдохнув его воздух, я, по сути, никогда его не выдыхал. Вообще, думаю, каждый нормальный человек, попади он в такой водоворот жизни, стал бы думать этнографически. Что это такое? Внимание к человеку. Я изучаю, как человек «делается» немцем, мордвином, русским. Мало поставить такую задачу, надо найти средства решить ее. Надо иметь методики, подходы. У меня есть свои секреты.

Есть три ключа, в которых я работаю, три регистра. Первый – крестьянский, это – иносказательно, а по-настоящему это – причинно-следственные связи, обустройство мира, внешняя оболочка, культура. Вот старик из Ингушетии (показывает фотографию), ему 82 года, он долбит ломом траншею, чтобы провести к дому газ в селе Хули. Я подхожу, здороваюсь, беру у него лом и начинаю копать; ему неудобно, но я отшучиваюсь, я мужик здоровый, мне – ничего; хозяйка уже стол накрывает – а как же? – раз гость в доме. И он рассказывает мне такие вещи, которые потом никто не расскажет. А речь шла об одном знаменитом ингуше, языческом жреце Эльмарзе Хаутиеве. Сейчас камень на его могиле, раньше разбитый, выброшенный, восстановили и поставили, где стоял. Кладбище на холме, внизу – горная река. Пейзаж «Над вечным покоем».

Интересно, что мой учитель Н.Н. Чебоксаров, известный этнограф, а у него учителем был Е.Ф. Шиллинг, тот в 20-е годы работал с Хаутиевым, и вот теперь я сижу с его потомком и говорю о Хаутиеве, которого он хорошо знал. Теперь и я знаю о нем так много, как будто жил по соседству. Связь поколений. Она делает время общим, единым для всех.

А однажды в 1985 годуя прожил часть зимы в Хевсуретии, потому что снега меня там завалили, и я застрял. Для зтнолога такая неприятность – большая удача. За это время я собрал огромный уникальный материал. Хевсуры когда-то были вайнахами, у них чеченский субстрат. Я занимался их верованиями, очень сложными, шаманского типа и жил у самого жреца. Крестьянский регистр мне сильно помогал. Я умею и тогором работать, и дом строить. Но это лишь один из методов и то довольно примитивный и несовершенный. Можно сильно промахнуться. Моя первая большая неудача связана как раз именно с этим.

Это было в 1965 году. Я вместе с С.И. Вайнштейном, знаменитым этнографом, знатоком Сибири, поехал в Сибирь к маленькому народу тафоларам, они живут в Саянских горах. И всего-то их 600 человек, мы у них поселились. Зимой они добывают соболя, на два-три месяца уходят в тайгу со своими оленями (олени у них не упряжные, как у чукчей, а верховые). Мы живем в доме у человека по фамилии Баканаев, я, как обычно, помогаю старику чем могу, запрягаю лошадей, еду в лес за дровами, словом – мы в прекрасных отношениях, и я уверен, что узнал все самое заветное. Но несколько лет спустя, когда лингвист Рассадин женился на его дочери, он сказал мне, что Баканаев – последний жрец, шаман этого народа. Я был потрясен – жил с ним, работал и ничего не узнал. Почему? Слишком прост метод, которым я хотел открывать самые потаенные сундучки, ан – нет.

Однако прежде чем перейти к другим секретам, скажем пару слов о мире, с которым сталкивается ученый. Говоря о людях «кавказской национальности», например (то же – и с другими народами), мы вряд ли представляем их себе в подлинном реальном состоянии, характере, быте и жизни. W пользуемся расхожими, чаще всего навязанными и кому-то выгодными стереотипами, либо, в лучшем случае, стараемся увидеть и видим лишь внешнее проявление, даже не подозревая о его корнях и мотивах. Вскрыть их, понять – задача ученого. И рассказать нам, неученым.

Начало 1980-х годов. Калмыкия. Под влиянием работ Л.Н. Гумилева, с которым был знаком Ян Чеснов, захотелось построить ему собственную «философию степи». Потом развернулось исследование «философии гор» на Кавказе.

А в Костромской области, где ходил по деревням на охотничьих лыжах, постигал «философию леса»

Как-то вечером, когда небо меняет цвет на глазах, а горы становятся то розовыми, то л иловыми, пастух, перегонявший оленей и упустивший их в реке, спасшихся только благодаря Яну Чеснову, сидя у костра и просушивая одежду спасителя, задал ему вопрос, который сильно озадачил: «А почему идут годы, и мы прибавляем каждый раз. наращивая их вперед, а то еще есть годы, и они идут назад, до нашей эры?»

Концепция времени – материя тонкая, философская. Но почему он задал этот вопрос?

Я думаю об этом. Дело в тем, что у тех людей, которых я изучаю и на Кавказе и в Сибири, отношение ко времени особое, отличное от нашего. Вот, скажем, из двух близнецов кто старше? Первый появившийся на свет или второй? Мы ответим: первый старше, а они скажут: старше второй. Потому что он был первым зачат, а этот – ближе, значит – моложе. Старший тот, кто дальше. Вот в чем дело. Потому что время идет в обратную сторону, и тот, кто дальше, – тот первородный (вот она, библейская проблема!). По-ингушски, по-чеченски это «хьалхара ха наш» – изначальные времена, первичные времена.