Знание-сила, 2001 №11 (893)

Первое – это усиление интегративных тенденций в развитии науки. Не только факторы, обусловленные логикой развития самой науки, но и внешние, связанные с резким сокращением финансирования, делают невозможным поддержание исторически сложившейся весьма разветвленной отраслевой структуры науки. Объективное противоречие состоит в том, что именно эти традиционные отрасли способствуют формированию и поддержанию высокого профессионализма в исследовательской работе, в то время как все возрастающая часть фундаментальных и прикладных задач носит отчетливый междисциплинарный характер.

Преодоление этого противоречия видится именно на путях развития интеграционных подходов, когда новая научная идеология проникает в различные области знания, усваивается ими и в дальнейшем служит не только общим языком, но и общим стержнем, позволяющим концентрировать усилия различных наук для прорыва в неведомое. Удачным примером такого интеграционного подхода стала синергетика, идеи которой нашли применение и воплощение в самых различных областях знания, включая демографию и географию.

Второе направление связано с осознанием того обстоятельства, что наука сейчас отступает и необходимо делать все возможное, чтобы это отступление не превращалось в паническое бегство. Надо отходить, сохраняя порядки и управление с тем, чтобы суметь закрепиться на каких- то достойных позициях. В этих условиях разоблачение мифов и предрассудков становится не менее важной научной задачей, нежели поиск новых научных истин. Иначе было в 60-е и 70-е годы, когда наука наступала по всему фронту. Тогда благородная борьба за достижение новых научных результатов считалась единственным достойным занятием для ученого, а предрассудки, по мнению, господствовавшему в научном сообществе, должны были исчезать сами собой, как тени в поддень, благодаря естественному свету разума.

Многое изменилось с тех пор, и нам самим надо отказаться от прекрасных иллюзий. Драматически быстрое ослабление механизмов научной критики сделало совершенно несостоятельные в научном отношении концепции официальной идеологией иногда даже на уровне мирового сообщества, и их разоблачение требует от ученых напряженных усилий и гражданского мужества. В этой связи необходимо отметить прежде всего концепцию устойчивого развития, несостоятельность которой была убедительно показана исследованиями, проведенными в Институте географии РАН.

Эти исследования убедительно показали, что распространенные мифы о грозящем исчерпании ресурсов, о бедности природной среды как причине трудностей во взаимоотношениях с ней, о возможности устойчивого, бескризисного развития не соответствуют имеющимся научным данным. На невозобновимые ресурсы приходится всего около одного процента используемых человечеством природных ресурсов, причем в развитых странах достигнуты выдающиеся успехи в использовании вторичного сырья, и прогресс в этой области весьма динамичен. Не менее впечатляющие успехи и в области возобновления запасов путем провеления геологоразведочных работ, а также разработки новых технологий извлечения полезных компонентов из сырья, которые уже привели к существенному снижению пен, например на платину и серебро. Внушает оптимизм и создание новых материалов с заданными свойствами. С другой стороны, именно богатство природной среды, а не ее бедность, провоцирует развитие по кризисной траектории, порождая иллюзию возможности взять у природы взаймы и затем «зажать» долг. Эта иллюзия неискоренима, ибо обусловлена человеческой природой, которую едва ли удастся радикально усовершенствовать в ближайшие двести – триста лет. Соответственно. думать надо не об устойчивом развитии (самое дорогое строительство – это строительство воздушных замков), а о том, как предвидеть кризисы и смягчать их последствия.

Обсуждению и критике концепции устойчивого развития был посвящен весьма плодотворный круглый стол в ходе состоявшихся чтений. К сформулированному Д.И. Люри положению о том, что высокая цена на ресурс исключает возможность его оптимального использования, добавились глубокие размышления В.Н. Поруса и других участников чтений об истинности самих представлений о либеральном обществе, восходящих к «Открытому обществу» К. Поппера и воспринимаемых нами как нечто само собой разумеющееся. Поппер мыслил открытое общество по аналогии с Большой наукой, своего рода идеальной наукой, где нет ни интриг, ни политического давления, ни пошлой погони за конъюнктурой, а есть только поиск истины, и считал, что она в наиболее полной степени воплощает великие принципы критического рационализма. Его соратник, последователь и критик Дж. Сорос писал: «Я подхожу к мировому капитализму как к незавершенной и искаженной форме открытого общества». Однако до какой степени реально существующее на Западе либеральное общество, которое традиционно рассматривается как наиболее полное воплощение идеалов открытого общества, вообще может соответствовать этим великим принципам?

Печальная истина заключается именно в том. что современный капитализм в наиболее развитых странах Запада (он же – либеральное общество) в принципе нельзя рассматривать как некоторую прискорбную деформацию открытого общества, как весьма несовершенное осуществление его идеалов. «Реально существующий капитализм» принципиально не может соответствовать этим идеалам, ибо принцип эгалитарной демократии «один человек – один голос», на котором зиждется либеральное общество, уравнивает умных и просвещенных с глупыми и невежественными, которых всегда много больше, а это практически исключает механизмы рациональной критики. Истина – то, за что проголосовало большинство избирателей.

Для Большой науки как идеала научного сообщества характерна более высокая форма демократии, основанная на принципе равенства всех перед истиной, но вовсе не всеобщего равенства. Большая наука – это элитарная демократия, или меритократия, ибо положение ученого в научном сообществе определяется значением полученных им результатов. Большая наука, таким образом, может быть рациональной именно потому, что не построена на принципах эгалитарной демократии, а способность к критическому взгляду на самого себя и, соответственно, к рациональному действию общества, построенного на этих принципах, не должна порождать никаких иллюзий. Такая точка зрения, выкристаллизовавшаяся на чтениях, еще более пессимистична, чем позиция Сороса, но что делать, если, по крайней мере сейчас, она представляется более близкой к истине.

Третьим направлением должна стать популяризация научных знаний, внимание к которой существенно ослабло в период «бури и натиска», а в трудные времена кризиса рационализма и отступления науки по всему фронту понесла еще более тяжелые потери. Популяризация знаний в сложившихся условиях стала необходимой прежде всего самой науке, ибо борьба с антинаучными тенденциями внутри научного сообщества, ярчайшим примером которых могут служить многочисленные «гишторические материалы» академика А.Т. Фоменко, возможна только путем широкого распространения научных знаний, а не серьезной профессиональной критики, как это по привычке полагают настоящие историки. Источник этого мутного потока, по справедливому замечанию С. Смирнова, находится вне науки и не имеет никакого отношения к ней. Этим источником служат иррациональные тенденции в обществе, создающие повышенный спрос на все, что может дискредитировать научный разум. Этот спрос всегда породит соответствующее предложение, в том числе и со стороны научной элиты, что особенно постыдно, ибо самый выгодный бизнес – это бизнес на человеческой глупости. Прогресс в деле популяризации научных знаний все больше будет становиться средством выживания самой науки и инструментом ее развития, ибо в огромной степени способствует формированию междисциплинарных связей и воспроизводству научных кадров.