Знание-сила, 2001 №10 (892)

В центре этой страны, разумеется, огромное пространство детских игр: сюда не заглядывают на минуточку «оттянуться», здесь живут, поневоле время от времени отлучаясь в скучный мир взрослых нравоучений, только взрослым нужных дел: поводил по лицу мокрой ладошкой, влил в себя пару ложек чего-то там – и назад, туда, где только и стоит жить…

Страна игры – не остров; оттуда в жестковатую страну работы и ответственности ведет много дорог, оттуда, особенно с территории детских игр, во взрослую жизнь идут мощные импульсы, там маленький человек обретает множество навыков и умений, вооружающих его для будущего. По крайней мере, именно так утверждают психологи. Родители часто думают иначе. Сколько детского времени идет впустую, на всякие там «салочки» и «дочки-матери»! А если не сумел сколотить капитал детям в наследство, ты просто обязан дать им необходимое для выживания на должном уровне: знание иностранных языков, профессию, востребованную на рынке труда, умение себя вести и так далее. Какие тут игры!

Родители, не столь озабоченные будущим своих детей, все же не рискуют теперь отпустить маленького одного во двор, где машины и лихие люди, – а что за игра под конвоем взрослых!

И вообще, пусть сидит перед телевизором, может, что умное услышит…

Так вышло, что самые разные родители единым фронтом выступили против детских игр – может, и неосознанно, но выступили. Пространство детских игр начало съеживаться.

И вот профессор Елена Олеговна Смирнова повторила эксперимент 1949 года. Результаты заставили нас обратиться к этой теме. Как выяснилось, современные дети существенно отстают в своем психическом развитии от своих сверстников почти 60-летней давности. Они хуже владеют собой, своим телом – это показал эксперимент. Ученые уверены, что отставание в психическом развитии гораздо серьезнее, что оно задевает многие жизненно необходимые человеку способности и навыки: управлять своими желаниями, предусматривать последствия своих действий, договариваться и сотрудничать друг с другом.

Ирина Прусс

У меня не было ящика для игрушек, как у моей дочери. Но я и сейчас знаю, что у меня лежало бы в этом ящике. Разноцветные стеклышки. Кукольные весы с маленькими гирями, на них я взвешивала сахар, когда на пустыре за домом варила варенье из бузины. Пафнутия Ивановича, старого вылинявшего клоуна с оторванной ступней, я не положила бы в ящик: это был настоящий друг, он спал вместе со мной. Между прочим, он научил меня плавать: упал в воду, и мне пришлось его спасать, иначе я бы себя уважать перестала.

Попали бы в ящик мелкие плоские камушки и заостренные палочки, необходимые, чтобы лечить наконец оторвавшегося от письменного стола папу: он покорно протягивал руку для уколов и широко открывал рот, чтобы я могла убедиться, что он проглотил камушек-таблетку, а не спрятал за щеку.

Как уж он выходил из положения, до сих пор не знаю.

Конечно, кубики «Лего» для самых маленьких, в которые играет мой внук, просто великолепны: гладкие и пупырчатые, ярких насыщенных цветов, кубики, шарики и пирамидки, которые можно засовывать в кубики побольше с треугольными, квадратными и круглыми дырками, а потом доставать оттуда или громоздить друг на друга, легко вдавливая пупырышки в дырочки. Игрушки сделаны на совесть, с точным психологическим расчетом на все богатство детских потребностей в том, чтобы двигать, колотить, лизать, засовывать, доставать.

Только, строго говоря, это не игрушки.

Когда малыш колотит ложкой по столу, он еще не играет, а просто колотит. Даже когда он сунет эту ложку с кашей кукле или мишке, он только-только начинает играть, используя предметы по их прямому назначению. Вот когда он объявит, что на самом деле не ложкой по столу лупит, а бьет в барабан – он уже начал играть.

Собственно игра начинается, когда действие отрывается от предмета и переносится на предмет, его замещающий. Главным становится действие, а не предмет. И напрасно взрослые столетиями совершенствовали игрушки, делая их все более похожими на предметы взрослого обихода, – это ребенку совершенно не важно. Он может играть чем угодно, называя это как угодно.

Ну, не совсем так, есть тут свои ограничения, но совершенно не связанные с внешним сходством игрушки и предмета, который она замещает. Это окончательно доказал замечательный психолог Л.С. Выготский.

Он предложил детям трех-четырех лет в шутку знакомые предметы назначить на новые должности: книгу объявил домом, карандаш – няней, нож-доктором, ключи – детьми. Потом из всего этого выросла простенькая история: ключи заболели, карандаш открыл дверь ножу, нож осмотрел ключи и дал им лекарство. Психолог проделал это на глазах вовсе не изумленной публики, легко «читавшей» сюжет и ни разу не ошибившейся, что есть кто.

Главное условие замещения – возможность определенным образом действовать с игрушкой. Поэтому дети легко превращали в ребенка лошадку, но отказывались принять на эту роль шарик.

Символическая природа этой операции замещения одного предмета другим особенно ясно заявляет о себе, когда заместителем ребенок выбирает что ни попадя, наделяя это чтонипопадя множеством разнообразных функций: карандаш поочередно становится градус ни ком, самолетом, волшебной палочкой. Ребенок освобождается от наличной ситуации, сам начинает ее конструировать.

Этот рывок из материального своего окружения он делает, опираясь на слово. Пирамида «предмет – действие – слово» переворачивается: имя, данное предмету, определяет действия с ним, а действия проявляют нужные для него свойства предмета. Как писал Л.С. Выготский, «мысль отделяется от вещи, и начинается действие от мысли, а не от вещи».

Из наблюдений психолога Л.Н. Галигузовой: «Девочка ковыряет ножом в отверстии овальной вершины пирамидки и кормит куклу. Взрослый спрашивает ее: «Что куколка кушает?» Девочка неуверенно произносит: «Печенье». Затем быстро поправляет себя: «Яичко!» Взрослый понимающе кивает головой, а она быстро берет ложку, бьет ею по яичку, очищает его от скорлупы, дует на него, приговаривая: «Горячее яичко, надо, чтобы остыло».