Знание-сила, 1999 № 09 – 10

– Новый этап научно-технической революции, конечно, связан с революционными технологиями и прежде всего с изобретением вычислительных и электронных вычислительных машин. Надо сказать, история совсем не такая простая, как принято думать…

6 Советском Союзе пришли к пониманию того, что такое электронная вычислительная машина, примерно в одно время с американцами. Где-то в послевоенные годы под Киевом будущий академик Сергей Алексеевич Лебедев собрал небольшую группу инженеров-электронщиков, молодых энтузиастов, которые сделали первую отечественную вычислительную машину. Я не историк техники и могу ошибиться, но мне кажется, что это было примерно в то же время, что и в Америке. Может быть, чуть позднее. Но во всяком случае это делалось совершенно независимо и в Америке, и в Советском Союзе. Делалось все очень закрыто, и поэтому мы практически не знали о работе друг друга.

Сергей Алексеевич затем был приглашен в Москву, где был создан Институт прикладной математики и вычислительной техники. ИПМ знаменитый.

Я работал в вычислительном центре Академии наук. Нам приходилось тесно взаимодействовать с этим институтом, и я знаю, какой там был великолепный творческий коллектив. Вычислительная техника рождалась, конечно, не только вследствие энтузиазма отдельных инженеров и ученых, которые видели перспективы, но из-за прямой потребности жизни, науки, техники. Только некоторые вещи нельзя было сделать, что-то такое не посчитав. Пришло время расчетов, столь сложных, что сделать их без машины, с помощью калькулятора было уже невозможно.

Вычислительный центр тогда был задействован на разработку методов расчетов, связанных с ракетной техникой и авиацией, и мы очень интенсивно работали, используя вычислительные машины ИПМ. Наши отечественные, конечно. Только.

Где-нибудь году в 1958 – 1959 я оказался в составе одной из первых групп специалистов в области использования вычислительной техники, которая поехала за границу – в Германию, Францию, в Америку. И знаете, я вернулся оттуда окрыленным. Я увидел, что в технике мы практически не проигрываем: те же самые ламповые вычислительные монстры, те же бесконечные сбои, те же маги – инженеры в белых халатах, которые исправляют поломки, и мудрые математики, которые пытаются выйти из трудных положений.

А вот задачи мы решали сильнее. Более трудные. И объясняется это очень просто. У нас был очень высок престиж работы научных сотрудников в прикладных областях. И талантливые математики с радостью шли в эти области. А на Западе талантливые математики предпочитали университетскую карьеру. И поэтому наша первая команда математиков соревновалась, по существу, со второй командой математиков Запада. И мы явно выигрывали.

Когда я вернулся, сделал несколько докладов, в том числе у Лебедева, у нас в вычислительном центре. Докладывал я и в военно-промышленной комиссии. Я говорил очень оптимистично. Никакого намека на возможность проигрыша в холодной войне, наше отставание я не заметил.

Прошло года три-четыре, и мне снова пришлось оказаться за границей, на этот раз во Франции, в Фонтенбло. Тогда там существовал такой центр ло управленческим системам, который принадлежал НАТО. Вообще-то, что меня туда пригласили, это было недоразумение. Но тем не менее так случилось. Там было очень много интересного. В частности, я там встретил группу русских инженеров, которые были изгнаны из Советского Союза в конце двадцатых годов – в конце двадцатых годов, не во время революции. И они там прекрасно работали и решали самые трудные задачи.

И там я увидел, что ситуация за эти годы качественно изменилась. Что же произошло? Вот это очень важно понять. Шел повальный переход от «ламп» – ламповых вычислительных машин – к транзисторным. Полупроводники не давали сбоев, эксплуатация их стала очень простой и дешевой, они занимали мало места. И вычислительная техника начала внедряться в самые разные области деятельности людей – коммерцию, управление производством, составление расписания железнодорожного транспорта и так далее. Причем машины в основном делались универсальными.

А у нас в то время основным заказчиком вычислительной техники был военно-промышленный комплекс. И мы стали делать машины, специально ориентированные на конкретные технические задачи. Это было проще, но это ограничивало круг возможностей.

После этой командировки я пошел к академику Лебедеву и ему все это рассказал. Я говорил, что мы делаем две ошибки. Первая: мы перестали развивать универсальные вычислительные машины, а только с ними связано будущее. И второе: мы перестали интересоваться внедрением вычислительной техники в необоронную сферу.

Лебедев развел руками и говорит: «Никита Николаевич, я и без вас это все знаю». Я говорю: «Конечно, знаете. Вот и Глушков то же самое говорит, и Поспелов». Короче говоря, ученые прекрасно понимали, в чем дело, а Лебедев говорил: «А вы знаете, чего я боюсь? Я боюсь, что даже нашу линию БЭСМов – оригинальную линию развития вычислительных машин – тоже однажды прикроют».

Я выступал несколько раз с докладами по этому поводу. Ну, образовалась группа союзников, которые прекрасно понимали, что надо прежде всего развивать универсальную вычислительную технику и делать вычислительную технику коммерчески выгодной.

Беда была в том, что в нашей экономике царствовали производственные монополии. В пятидесятых годах, когда жизненные интересы Советского Союза заставляли добиваться равенства в вооружениях, наверное, такая монополизация отраслей была выгодна. Каждая отрасль действовала как своеобразный цех единого завода. Очень жестко регулируемая Госпланом. Но когда стало ясно, что мы сравнялись с Америкой в области ракетно-ядерного вооружения, когда опасность ядерного кошмара отошла в сторону, стала ясна необходимость вообще полной перестройки нашей технологии.

Но тут стеной встала та система управления, которую мы привыкли называть номенклатурной. Что для чиновника более всего опасно? Появление новых технологий. новых способов работы. Тогда ему придется либо переучиваться, либо уступать место другому, более квалифицированному человеку. И мы сделали страшную ошибку. Вместо развития собственной универсальной вычислительной техники, мы пошли по линии, которую предсказывал Лебедев, Линия БЭСМ была практически закрыта, и появилась линия ЕС – Единой серии. Фактически мы начали копировать устаревшие образцы IВМ-мовской вычислительной техники. Это было начало конца.

Уже в начале семидесятых годов мы, собираясь по разным поводам, говорили о том, что холодная война проиграна. Не в военной сфере, не в области вооружений, а в области общего развития техники и технологий. Мы делали гораздо более резкие заявления, чем любые диссиденты, причем делали их в письменном виде, докладывая в отдел науки ЦК, научно-промышленную комиссию.