Знание-сила, 1999 №02-03

К скворцам у меня всегда была особая тяга то ли из-за их обаяния и веселого нрава, то ли по причине их смышлености и доверчивости, то ли за необычные песни, порой с лягушачьим кваканьем или тележным скрипом, а скорее за все вместе. Один из моих скворцов долго жил в открытой клетке; когда хотел, летал по комнате, важно выхаживал по столу во время трапезы и, считая себя полноправным ее участником, выбирал клювом из тарелки что повкуснее.

Как-то летом, войдя в комнату, я увидел, что окно настежь распахнуто (видимо, забыл закрыть его перед уходом), а мой любимец невозмутимо расхаживает по подоконнику, и не пытаясь улететь. Такое поведение скворца показалось, конечно, странным, но разные чудачества (с нашей точки зрения) – вещь нередкая среди домашних питомцев и малодоступная нашему пониманию. Боясь подойти, чтобы не спугнуть птицу, я решил, будь что будет, и занялся своими делами. Прошел час, другой, но ничего не произошло – скворец спокойно летал по комнате и ходил у открытого окна. Постепенно я привык к этой необъяснимой манере его поведения и смело оставлял окно открытым, а скворец жил своей нормальной жизнью, как бы не замечая мира за окном. Однажды я похвастался университетскому приятелю, что у меня живет скворец, который упорно не желает никуда улетать из дома. Ни один уважающий себя студент-зоолог не может поверить в такое, но я горячо уверял его, и в конце концов Саня заехал ко мне посмотреть на это чудо. В тот самый момент, когда он, заинтригованный моими рассказами, вошел в комнату, скворец, сидевший на подоконнике и увидевший незнакомца, стремглав вылетел в окно и был таков.

Мудрейший и совершенный Венец Творения, разве ты в состоянии понять, что на уме у ничтожной птахи!

Другой эпизод, о котором хочется здесь рассказать, связан с крупным полозом, который жил в той же комнате арбатской коммуналки, где обитали многие герои этих рассказов: сурки и совы, еж и тушкан, лисица и сони. Как-то в конце шестидесятых годов одна московская зоологиня по случаю своего отъезда в Израиль позвонила, чтобы узнать, не возьмем ли мы амурского полоза, жившего у нее дома. Конечно, возьмем – и вот мы с восхищением рассматриваем полутораметрового красавца, блестящечерного с поперечными желтыми полосами. Полоз этот свободно жил в ее квартире, приползал на зов (не помню уж, как его звали) и общался с хозяйкой. Переехав к нам, он поселился в книжной полке с немного отодвинутым стеклом, которую периодически покидал, чтобы погулять по комнате, поползать по людям, поесть или погреться у батареи. В руках он вел себя спокойно, никогда не делая попыток укусить, вообще обладал очень мирным нравом и был вполне ручным, насколько это понятие применимо к рептилиям.

Нашей соседкой по квартире была очень интеллигентная старушка, много повидавшая как на своем веку (в гражданскую она была пулеметчицей в Конной армии!), так и в своем доме (каких зверей не увидишь у этих чудаков-соседей!), добрая и терпимая. Она нередко заходила в нашу комнату, общалась с собакой и другими животными, однако о полозе мы все же предпочитали умалчивать. Как-то раз, встретившись со мной в коридоре, она спросила: «Виктор Юрьевич, там какая-то большая змея на кухне ползает, наверное, ваша?» Это было сказано совершенно невозмутимым тоном, доброжелательно и спокойно, как будто речь шла о чем- то вполне обыденном: экое дело – змея в кухне… Несколько оторопев и на ходу бормоча какие-то извинения, я вошел в кухню, где беглец, чувствуя себя вполне по-хозяйски, активно ползал, с интересом обследуя новое помещение и часто высовывая раздвоенный язык. Взяв полоза в руки, показав, какой он красивый, и объяснив, что он вполне безобиден, я вновь стал извиняться: внезапная встреча с крупной змеей на кухне – вряд ли большое удовольствие для неподготовленного человека. Старушка, однако, прервала мои излияния самым доброжелательным образом, так что инцидент был исчерпан, полоз водворен в свое помещение, а дверь в комнату отныне плотно закрывалась. А теперь представьте подобную сцену с другим человеком в главной роли. Да, повезло нашему арбатскому зверью…

Эта зарисовка посвящена лесным соням – симпатичным зверькам с большими глазами и пушистым хвостом, которые напоминают белку в миниатюре. В пойме реки Инзы (Пензенская область), где работала наша экспедиция, сони были весьма многочисленны. Кроме прочего, мы проводили учеты численности и микробиологические исследования мелких млекопитающих, отлавливая их плашками, обычными давилками- мышеловками. Расставляли их вечером линиями в разных угодьях, а рано утром обходили и собирали «урожай» – мышей, полевок, землероек. В давилках, расставленных в кустарниках и пойменных лесах, нередко оказывались лесные сони. Иногда они оставались живыми, попавшись за лапу или хвост, и мы помешали их в клетку, где они благополучно жили до конца экспедиции. Один случай мне особенно запомнился.

Как-то при очередном утреннем обходе в одну из плашек попалась соня: дужка ударила ее по шее, и зверек лежал, распластавшись на дощечке. Я вынул соню из плашки и взял в руки. С сожалением осматривая красивого зверька, я вдруг ощутил сердцебиение – не у себя, а у сони. Минуту- другую спустя зверек стал вздрагивать, шевелить лапами, а через некоторое время уселся, пьяно покачиваясь. на ладони. Когда обход был закончен и я вернулся в лагерь, соня уже совсем пришла в себя. Глядя на

бодрого и веселого зверька, трудно было поверить, что пару часов назад он недвижно лежал в давилке, попав в нее головой. Этой соне крупно повезло: пружина старой плашки ослабла, спущенная дужка ударяла слабо, свободно болтаясь и немного не доходя до дощечки. К концу экспедиции набралось пять лесных сонь, которым проведению было угодно сохранить жизнь в давилках. Все они благополучно приехали в Москву и поселились все в той же арбатской комнате в довольно просторной клетке. Надо сказать, что при всей своей обаятельности и красоте сони – не самые интересные звери для домашнего содержания: будучи ночными животными, они весь день спят, так что ритмы их и нашей активности не совпадают. Поэтому зверьков удастся не столько видеть, сколько слышать – по ночам из клетки доносится шум возни, беготня и визг В неволе они не оправдывают своего названия: не впадают в долгую зимнюю спячку, а ведут вполне активную ночную жизнь. Чувствовали сони себя прекрасно, оделись к зиме в пышные шубы и изрядно потолстели.