Знание – сила, 2000 №12

Предлагаю Вам начистоту объясниться с Ефремовым по существу содержания Вашей шифровки, с которой я знакомлю Ефремова, и добиться того, чтобы фронтовая работа шла по- большевистски. К Вашему сведению сообщаю, что в ЦК имеются очень благоприятные отзывы об Ефремове таких товарищей, как Ворошилов и Микоян. Я уже не говорю о том, что Мехлис, ездивший для проверки, тоже хорошо отозвался о Ефремове».

И в тот же день Сталин направил телеграмму Ефремову: «Я получил от Пономаренко шифровку, где он плохо отзывается о Вашей работе и думает, что Вы не сумеете руководить фронтом, так как Вы не требовательны к своим подчиненным и не умеете их подтягивать, когда этого требует обстановка. Прошу Вас лично объясниться с Пономаренко и принять решительные меры к исправлению недостатков, имеющихся в Вашей работе» [5] 1 Все документы цитируются по: РГАСПИ. ф. 558, оп. 11 (Фонд И В. Сталина), д. 59, л.л. 19- 21. .

Микоян хорошо знал Ефремова по гражданской войне в Закавказье. В 1920 году Михаил Григорьевич на бронепоезде первым ворвался в Баку. Ворошилов же в 38-м поручился за Ефремова, когда рассматривался вопрос о его возможном аресте. С тех пор Сталин Ефремову полностью доверял.

Если же вдуматься в суть жалобы Пономаренко, то ее вздорность видна невооруженным глазом. Что страшного в том, что новый командующий фронтом разрешил работникам штаба спать столько, сколько положено?

Все равно на бессонную голову они много не наработают и толковых планов не составят. И что плохого, если из штабов армий и даже дивизий перестали звонить в штаб фронта по пустякам, получив больше самостоятельности в решении многих вопросов? Надо ли, в конце концов, докладывать командованию фронта о действиях каждой неприятельской разведгруппы? К тому же Ефремов командовал фронтом всего несколько дней и никак не мог отвечать за ошибки предшественника. А Федор Исидорович Кузнецов, с которым, по мнению Пономаренко, можно было «уверенно воевать», после Центрального фронта отправился командовать 51-й Отдельной армией в Крыму, однако не спас ее от разгрома и в начале ноября был смещен со своего поста за полную потерю управления войсками во время беспорядочного отступления от Перекопа. Вряд ли наследие, оставленное им Ефремову, было лучше крымского.

Однако в итоге Ефремов во главе Центрального фронта пробыл всего несколько дней. Вскоре сам этот фронт был ликвидирован, и его войска вошли в состав Брянского фронта, которым стал командовать рекомендованный Пономаренко А.И. Еременко. Андрей Иванович тоже пользовался благосклонностью Сталина, но с Ефремовым сработаться не смог из-за своей приверженности к «кулачному воспитанию» подчиненных. Об этом очень красноречиво свидетельствует жалоба, направленная Сталину 19 сентября 1941 года членом Военного Совета 13-й армии секретарем ЦК Компартии Белоруссии Ганенко: «Находясь на передовой линии фронта истекшей ночью, я с генералом Ефремовым вернулись в опергруппу штата армии для разработки приказа о наступлении. Сюда прибыли командующий фронтом Еременко с членом Военного Совета Мазеповым, при них разыгралась следующая сиена: Еременко, не спросив ни о чем, начал упрекать Военный Совет в трусости и предательстве Родины, на мои замечания, что бросать такие тяжелые обвинения не следует. Еременко бросился на меня с кулаками и несколько раз ударил по лицу, угрожал расстрелом. Я заявил – расстрелять он может, но унижать достоинство коммуниста и депутата Верховного Совета он не имеет права. Тогда Еременко вынул маузер (пошел навстречу пожеланиям подчиненного – чтобы без унижений. – Б. С.), но вмешательство Ефремова помешало ему произвести выстрел. После того он стал угрожать расстрелом Ефремову. На протяжении всей этой безобразной сцены Еременко истерически выкрикивал ругательства, несколько остыв, Еременко стал хвастать, что он, якобы с одобрения Сталина, избил несколько командиров корпусов, а одному разбил голову. Сев за стол ужинать, Еременко заставлял пить с ним водку Ефремова, а когда последний отказался, с ругательством стал кричать, что Ефремов к нему в оппозиции и быть у него заместителем больше не может, тем более что он не может бить в морду командиров соединений- Прошу принять Ваше решение» [6] 2 Там же, лл. 52-53. .

Иосиф Виссарионович ограничился тем, что затребовал от Еременко объяснения, направив ему текст жалобы Ганенко, и оставил командующего фронтом на своем посту. Ефремов же отправился формировать новую 33-ю армию. Через каких-нибудь две недели после инцидента с Ганенко войска Брянского фронта были разгромлены в ходе генерального наступления вермахта на Москву. Так что «подтягивание подчиненных» с помощью битья и угроз расстрелом Еременко не помогло. А вот насчет того, что он бил генералов по морде с одобрения Сталина, Андрей Иванович, похоже, не соврал.

По утверждению Хрущева, Верховный Главнокомандующий мордобой генералов поощрял (хотя сам никогда не дрался): «Сам Сталин, когда ему докладывал о чем-либо какой-нибудь командир, часто приговаривал: «А вы ему морду набили? Морду ему набить, морду!» Одним словом, набить морду подчиненному тогда считалось геройством (хотя, наверное, истинным геройством следовало бы считать обратный случай: когда подчиненный в ответ на оскорбление бьет морду начальнику; но таких случаев история Красной армии что-то не знает. – Б. С.). И били!» И далее Никита Сергеевич, возможно, описывает как раз случай с членом Военного Совета 13-й армии: «Потом уже я узнал, что однажды Еременко ударил даже члена Военного Совета. Я ему потом говорил: « – Андрей Иванович, ну как же вы позволили себе ударить? Вы ведь генерал, командующий. И вы ударили члена Военного Совета?!» «Знаете ли, – отвечает, – такая обстановка была». «Какая бы ни была обстановка, есть и другие средства объясняться с членом Военного Совета, нежели вести кулачные бои». Он опять объяснил, что сложилась тяжелая обстановка. Надо было срочно прислать снаряды, он приехал по этому вопросу, а член Военного Совета сидит и играет в шахматы. Я говорю Еременко: «Ну, не знаю. Если он играл в шахматы в такое трудное время, это, конечно, нехорошо, но ударить его – не украшение для командующего, да и вообще для человека»…» [7] 3 Хрущев Н.О Мемуары // Вопросы исто- ' рии. – 1990. – № 11-12. – С. 91-92. .

Интересно, что сам Еременко позднее, в 43-м, в дневниковой записи жаловался на грубость Жукова: «Жуков, этот узурпатор и грубиян, относился ко мне очень плохо, просто не по-человечески. Он всех топтал на своем пути, но мне доставалось больше других. Не мог мне простить, что я нет-нет, да и скажу о его недостатках в ЦК или Верховному Главнокомандующему. Я обязан был это сделать, как командующий войсками, отвечающий за порученный участок работы, и как коммунист. Мне от Жукова за это попадало. Я с товарищем Жуковым уже работал, знаю его как облупленного. Это человек страшный и недалекий. Высшей марки карьерист…» [8] 4 Еременко А.И. Военный дневник // Военно-исторический журнал (ВИЖ). – 1994. – № 5. – С. 19-20 / Запись от 19 января 1943 года. . Собственную грубость Андрей Иванович, очевидно, и за грубость не считал и о том, сколь страшен он сам для подчиненных, даже не задумывался.