Знание- сила, 2000 № 11

А через поколение рост леса (и рост прибыли) резко пошел на спад. Германский лес стал гибнуть на корню – весь. Административное лесоводство, упрощающее и стандартизирующее природу, привело к катастрофе. Немцам вновь пришлось стать пионерами, но уже в ликвидации лесных коммерческо-алминистративных амбиций. Новые поколения ученых создавали науку «лесной гигиены», предписывающей специально разводить в лесу (ради его сохранения) всяческую животную и растительную <^црянь» (птиц, насекомых, растений), бесполезную с точки зрения просветительского бизнес- администрирования.

Коммерческо-административные планы претворяются с помощью специфических орудий упорядочения: государственных стандартных измерений, противостоящих местным народным меркам. Всякое традиционное локальное знание, как показывает Скотт на примерах жизни народов разных континентов, кишит местными мерами времени и пространства. Скотт ссылается и на собственный полевой опыт работы в селах Малайзии. На вопрос, как далеко расположена соседняя деревня, Скотт получил ответ от местного малазийца: в трех приготовлениях риса. Ответ означал, что соседней деревни можно достичь за время приготовления местного риса, прошедшее трижды. Такие меры органично вплетены в ритм местного существования и не поддаются агрегированию в единые статистические серии. По мнению Скотта, повсеместно упрощая и стандартизируя измерения, государство ради фискальных интересов обезличивает особенности жизни местных сообществ.

Сравнивая города античности, средневековья. Нового времени, Скотт прослеживает, как упрощался облик города: спрямлялись улицы, унифицировались дизайн и размеры зданий. Идеальным выразителем идей высокого модернизма в архитектуре был Корбюзье. Знаменитым воплощением этих идей – столица Бразилии, Бразилиа. По мнению Скотта, Бразилиа стала отрицанием настоящей Бразилии. Житье в абсолютно рациональной, геометрически безупречной Бразилиа изначально вызывало у всех жителей ощущение дискомфорта. Скотт сравнивает «упорядоченные» структуры Бразилиа с «хаотичными» элементами Сан-Паулу, и в этом сравнении столица явно проигрывает. Более того, как показывает Скотт, после первого рационального периода Бразилиа вынуждена была вольно и невольно внести массу «неправильностей», «нечеткостей» в свой облик и в свои городские структуры, чтобы стать по-настояшему обжитым городом.

Человеческие фамилии – тоже результат административного и фискального интереса. От эпохи Возрождения и до нашего времени шла административно управляемая «фамилизация» населения. «Изобретение дат рождения и смерти, чрезвычайно подробных адресов (более подробных, чем просто что-то вроде «Джон с холма»), удостоверений, паспортов, пропусков, фотокарточек, отпечатков пальцев и самого последнего достижения – профиля ДНК усовершенствовало более грубый инструмент – перманентную фамилизацию. Но фамилия стала первым и бесповоротным шагом к превращению индивидуальных граждан в официально регистрируемых», официальные типизации, далекие от реальности, незаменимы в государственном управлении. Государственные упрощения: карты, цензы, кадастры, стандартные единицы измерения, составляют технику овладения многоплановой и сложной реальностью. Они берут в расчет только те аспекты социальной жизни, которые представляют официальный интерес. Это, во-первых, утилитарные факты, во-вторых, документируемые факты, в- третьих, типично статичные факты, в-четвертых, агрегируемые факты, а в-пятых, обладая четырьмя предыдущими характеристиками, они представляются стандартизируемыми фактами. И ничего более.

Высокий модернизм для Скотта есть «вера в линейный прогресс, абсолютные истины и рациональное планирование идеального социального порядка при стандартных условиях знания и производства». В этом смысле такие разные мыслители и деятели, как Огюст Конт, Ле Корбюзье, Роберт Макнамара. шах Ирана. Владимир Ленин, а также их последователи практиковали высокий модернизм как в левых, так и в правых социально- политических вариантах. Одно важное условие этой трансформации – открытие общества как объекта, который возможно отделить от государства, а потом, при помощи того же государства, научно препарировать.

Впрочем, на пути авторитарного модернизма стоят либеральные демократические идеи и институты. Особо важны убежденность в том, что частные сферы деятельности не доступны для вмешательства со стороны государства и его агентов; автономность либерального сектора экономики; внегосударственные институты поддержки и сопротивления самого общества.

В отличие от государственного, местного практическое знание Скотт определяет древнегреческим понятием metis. Он подчеркивает пластичный практицизм метиса в сравнении с абстрактно-теоретической «эпистемой» и прагматичнотехнократической «техне». С точки зрения античной мифологии идеальным носителем знания типа метис был хитроумный Одиссей, сумевший обмануть циклопа Полифема и преодолеть соблазн Сирен. В метисе практическое знание превалирует над научным объяснением, а научение идет впереди книги. Этот тип знания динамичен и пластичен. Скотт пишет о беспрерывной способности местного знания к усовершенствованию и обновлению. Но всякий данный метис может существовать лишь в определенном социальном контексте; его разрушение приводит к исчезновению и самого метиса. Скотт упоминает дружественные метису на Западе школы, парки, гражданские ассоциации, семейные союзы. Эстетически и нравственно глубоким символом постижения метиса Скотт считает расположение и устройство Мемориала Вьетнамской войны в штате Вашингтон.

Книга «С точки зрения государства…» воссоздает гигантскую историко-социологическую панораму драматических изменений природы и общества под воздействием реформаторского натиска государственных предначертаний. Но абсолютная идея критически реконструировать «оптику государства» и ее тотальную повсеместную дефектность не лишена слабости.

Первый пункт критического возражения: всем взглядам-замыслам, и не только государственным, присущи собственные дефекты зрения- мышления. Даже из личной жизни всякий припомнит разнообразные случаи, когда «хотелось как лучше, а получилось как всегда». Впрочем, в своей частной жизни мы расплачиваемся прежде всего из бюджета личной судьбы. А государство, обращая в прах общие судьбы земель и народов, ликвидирует ужасные итоги своей претенциозной политики за счет карманов и душ собственных граждан.

Труднее всего удается, однако, четко определить, в какой степени замыслы государств оказываются абсолютно неудачными, полностью оторванными от действительности. А что, если государство в некоторых случаях это и есть мы?! И в результате утопия данного государства и здравый смысл местного метиса, взаимопроникая друг в друга, творят новую сложную реальность. Наша страна, например, с давних пор была великим полигоном претворения государственных взглядов в жизнь. Кстати, Скотт подчеркивает, что русский исторический и интеллектуальный опыт оказал на его книгу огромное влияние. В качестве эпиграфов к разделам книги Скотт часто использует цитаты из «Войны и мира» Толстого, «Чевенгура» Платонова, «Мы» Замятина.