Знание-сила, 2000 №10

Ассоциации с профессиями опять подтверждают результаты социологических опросов, в которых вперед вырываются престижные и высокооплачиваемые занятия: экономист, финансист, юрист, предприниматель. Каждый десятый упоминает профессии, связанные с рекламой. Остальные профессии «размазаны» по всей выборке и поэтому мало информативны.

Затем мы прямо спросили: «А чего бы вам хотелось?» Ответы на вопрос «Что будет характеризовать общество вашего желаемого будущего?» – в общем, понятное дело, сводятся к перечню всего хорошего на свете. Тут важно, кто что считает хорошим, то есть какие у наших студентов ценности, которые в будущем они хотели бы видеть реализованными. Все ценности, связанные с будущим, можно разделить на несколько содержательных блоков: абстрактные гуманистические ценности под условным названием «Свобода, Равенство, Братство», безопасность, добрые отношения между людьми, материальное благополучие, радость, отношение к труду, здоровье (перечислено по убыванию).

Неожиданно содержательным получился блок «трудолюбия». Похоже, происходит какой-то перелом в сознании, поскольку обычно притязания молодежи не предусматривают серьезных трудовых затрат. Кроме «умения работать» и «трудолюбия», весьма общих ценностей, были названы конкретные трудовые качества: «организованность», «умение доводить работу до конца» и две совсем неожиданные и редко встречающиеся в опросах веши – «всеобщая радость от занятия любимым делом» и «умение зарабатывать и тратить». Последние два ответа; пожалуй, самые интересные в этом опросе.

Стоит отметить еще эмоциональные ожидания: «легкость», «радость», «веселость», которые полезно использовать в любой политической кампании.

Второй вопрос был: «Что при этом изменится для вас?» Лично? Интересно: если общество в целом и станет соответствовать абстрактно-гуманистическим ценностям, то для личного будущего они оказываются настолько несущественны, что исчезают вовсе.

На первое место выходит безопасность. Это видение своего будущего в наилучшем его варианте передает ответ: «Прекращу быть всегда настороже». Появляется новый мотив избавления от проблем: будет меньше проблем с работой, с выходом на улицу, с взаимоотношениями, то есть «жизнь станет легче». Ожидания формулируются как от обратного нынешнему: «Не буду думать о деньгах», «Не буду думать об устройстве на работу» и т.д. Впервые звучат и скептические ответы: «Ничего не изменится». Но, с другой стороны, появляются и «новые возможности».

И в заключение, как всегда, особенный ответ: «Полюблю страну».

На вопрос «Что сейчас этому мешает?» ответы распределились так: власть, сами люди, их лень и безволие; кризис, нестабильность; преступность, коррупция; прошлое; отсутствие денег (по убыванию).

Особый ответ: «Страх, пересиливающий желания, но не возможности».

Любопытно, что молодежь гораздо охотнее, чем взрослые, ищет помехи в самих себе. Но по-прежнему безопасность личности (в широком смысле) остается проблемой номер один.

Среди ответов на вопрос «Если бы вы поняли, что единственный человек, от которого зависит будущее, – это вы, то…» запомнилось: «Только тогда бы и понял, что и почему надо делать».

Итак, что же можно сказать не о будущем, о котором мечтают наши студенты, а о них самих и о самых актуальных для них сегодня проблемах?

Главная проблема молодых, принявших участие в исследованиях, – неудовлетворенная потребность в безопасности. Об этом свидетельствует и их выбор сказочных сюжетов, связанных с угрозой маленькому беззащитному существу и некоторые их тяготения к сильной державе, которая была бы способна их защитить, но в то же время не подавляла бы их личность (Цой плюс «Вставай, страна огромная»), и прямые ответы о будущем для себя лично.

Было бы неверно сводить проблему безопасности к росту преступности; речь идет о вешах более фундаментальных, глубоких и серьезных: об отношении личности и государства, о собственном соответствии требованиям времени, в том числе и требованиям рынка, о стабильности общества.

Однако ожидаемые в своей жизни и в жизни общества изменения молодые люди, к сожалению, часто формулируют негативно, в форме отрицания, а это нехороший признак. Такая цель, как «избавление от проблем», в принципе недостижима. А склонность именно так формулировать цель свидетельствует не только об инфантилизме молодых, но и о недостаточности развития сферы общественной идеологии и политической психологии.

Георгий Хазагеров

Мой друг мечтательно произнес: «Хорошо бы описать, что теряло человечество с каждым техническим изобретением». И так как мы все в полном соответствии с конферансом Михаила Булгакова стоим за технику и ее разоблачение, мысль эта стала занимать и меня. Возможно, займет она и тебя, дорогой читатель.

Сначала у меня, было, глаза разбежались, как на выставке достижений некогда народного хозяйства. Что потеряли мы с шагающим экскаватором? Бульдозер какую часть нашей души похитил? Вспомнилась извечная антитеза: бездушная техника, огорчающая лириков, и техника молодежи, веселящая физи ков. Вспомнился амбивалентный друг детства – робот с прямыми плечами, созданный по образу и подобию холодильника. Он звал и манил к неизведанному, но имел ледяную душу. Помню, как мы с американцем полетели на Венеру в кинотеатре «Новости дня», а с нами этот робот Джон. Сначала он нам помогал, а дошло до дела – чуть не угробил, и пришлось его самого убить (гробить технику). Америкаш плакал. Мы колебались. Дали свет.

Вот именно. Дали свет, и я все понял. Вовсе не надо описывать, что потеряло человечество с изобретением мясорубки. Раз в основе всего лежит Слово, то и технологические вехи – это прежде всего то, что изменяло жизнь слов в обществе людей, тем более что в многочисленных сообществах бессловесных тварей никаких технических новшеств, достойных хулы или хвалы, не наблюдается.

Эти люди еще не знали письма, и в словесной их жизни слушающий больше, чем когда-либо, зависел от говорящего. Он зависел от его памяти и добросовестности, так как не имел под рукой никаких письменных свидетельств. Если бы даже он услышал тот же текст из других уст или в другое время, у него не было бы возможности сличить оба текста. Вообразим, что нетрудно, современного оратора, размахивающего брошюрой и тычущего в нее пальцем: «Не вы ли писали это?! Вот ваши собственные слова!» Чем, спрашивается, было размахивать тогдашнему оратору, во что тыкать пальцем?