Юрий Липовский - Самоцветное ожерелье Гоби

В гобийских кочевьях мне не раз приходилось слышать от старых аратов об искусных дарханах, которые простой проволокой ищут в пустыне воду, древние клады и разные руды, а в Кобдо — маленьком живописном городке, приютившемся в предгорьях Монгольского Алтая, довелось встретиться с одним из таких умельцев.

Это был местный китаец с худым непроницаемым, как у Будды, лицом, обрамленным редкими смоляночерными волосами и небольшой бородкой клинышком. С немалым трудом удалось расположить его к разговору о предмете постоянных его занятий. После традиционного чаепития и рюмки-другой «огненной воды» дархан оживился, рассказал, как ищет в пустыне воду и копает колодцы, а затем показал и свой главный инструмент — медную проволоку Г-образной формы, которую при работе держит на вытянутых руках перед грудью.

Я заинтересовался этим и спросил, может ли он своей проволочкой искать руду, самоцветы или клады. Китаец осклабился и, покачивая головой, молча достал из-за пояса своей синей куртки кисет и трубку, набил ее табаком и закурил, глубоко заглатывая дым.

— Такое мог только сам Учитель! — наконец произнес он.

— Кто он?

— Лю Мин-ген! — четко выговаривая слова, ответил китаец, пристально глядя мне в лицо.

Громко произнесенное имя заставило меня встрепенуться.

— Лю Мин-ген?! Где он сейчас?

— О-о! — воскликнул китаец, — Ты знаешь имя Учителя? Лю Мин-ген — та-жень! [16] Та-жень — по-китайски — большой человек. Он учил меня искусству «ци». Жаль, что мало, в год красной овцы он покинул Ургу [17] Урга — старое название Улан-Батора. и навсегда уехал в Китай. А ты действительно знаешь Учителя? Откуда?! — вопросительно уставился на меня мой собеседник.

Да, имя это мне было давно хорошо знакомо, как и сам этот удивительный человек, ставший в некотором роде и моим первым учителем в биолокации. Он был одним из тех, кого сейчас называют экстрасенсами, — человеком, якобы наделенным сверхъестественной магической силой. Сам Лю Мин-ген себя к экстрасенсам не причислял, да и слова такого, вероятно, не слышал. Не считал он себя наделенным и сверхъестественной силой, но был убежден и убеждал в том своих учеников, что в каждом человеке заложены природой огромные возможности, которые можно и нужно неустанно развивать.

Сейчас много говорят, спорят и пишут о биолокации — весьма необычном биоэнергетическом методе, который уже используется в прикладной геологии и гидрогеологии, при инженерных изысканиях в курортологии и жилищном строительстве. И хотя этот метод официально еще не признан, не написаны ретивыми чиновниками соответствующие инструкции и руководства, сейчас мало кто отважится открыто выступить против него или отнести этот метод к простому шарлатанству. Многие загадочные явления природы и непостижимые, казалось, способности человека еще ждут своего объяснения. Самое главное — пройти по пути сомнений, не отрицая очевидного, дать разгореться тому огню истины, к которому постоянно стремится человечество.

В далекой Монголии от китайца Лю Мин-гена еще в шестидесятых годах я впервые услышал о биоэнергетике (по-китайски — энергия «ци»), познакомился с его методами поиска (с помощью металлической рамки) самоцветов. Он показал мне, как надо проводить диагностику, выявлять в природе (и не только в природе, но и на теле человека) различные аномалии, как входить в контакт с камнем, видя в нем живое творение природы.

В течение многих лет я хранил в памяти все услышанное мной от китайского мастера. Но вот пришло время, и я взял в руки металлическую рамку и применил этот метод на практике при геологическом картировании и поисках самоцветов на Кольском полуострове. И я с благодарностью вспоминаю моего старого знакомого Лю Мин-гена, возбудившего во мне непроходящий интерес ко всему, что связано с биоэнергией.

— Слушай, Ю Ли, я сейчас буду открывать тебе тайну «ци», — сказал мне доверительным тоном мой знакомый китаец Лю Мин-ген.

Мы сидели с ним в его скромной опрятной фанзе, затерявшейся среди многих других подобных жилищ на окраине монгольской столицы, и в ожидании какого-то диковинного китайского блюда, готовившегося на огне, потягивали из пиал душистый жасминовый чай. Шла неторопливая беседа. Разговор шел об индийской йоге и таинственной энергии «ци», в которых Лю Мин-ген был большой дока. Его уважительно называли Багша (Учитель). Так называл его и я, но чаще просто Лю. Он же, укоротив мое имя и фамилию, называл, меня на китайский манер — Ю Ли.

Лю был моим единственным знакомым китайцем — одним из многих тысяч его соплеменников, живших тогда в Улан-Баторе и в других городах Монголии. Местные китайцы, мастера на все руки, строили дома и дороги, выращивали на скудной монгольской земле овощи и фрукты, работали на рудниках и в геологических экспедициях. И хотя в большинстве своем они были образцом удивительного трудолюбия, высокого профессионализма и дисциплинированности, отношение к ним было довольно прохладным и настороженным. В ту пору на монголо-китайской границе было неспокойно, а в самом Китае, подобно иссушающему песчаному смерчу, буйствовала «культурная революция». Лю не любил касаться политики, но, когда я однажды вскользь прошелся по бесчинствам хунвэйбинов, тут же отреагировал.

— Знаешь, Ю Ли, — сказал он, — когда я читаю Конфуция, я горжусь тем, что я китаец, но сейчас мне бывает стыдно и обидно за свою родину. Я успокаиваю себя только тем, что в любом народе есть свои сорняки. Важно не дать им прорасти — иначе они помешают здоровым всходам!

Лю было далеко за сорок, но выглядел он гораздо моложе своих лет. Родился и вырос он в Монголии, свободно говорил по-монгольски и довольно неплохо по-русски — во всяком случае мы отлично понимали друг друга. Меня он покорил своим увлечением камнями (главным образом их лечебными свойствами), индийской йогой и, наконец, этой таинственной энергией «ци».

Познакомились мы в экспедиции в год синей змеи. Работали мы тогда в Хангае на Цахирском гранитном массиве и занимались поисками горного хрусталя. Лю привлек мое внимание, когда наша геологическая братия разбивала лагерь в живописной высокогорной долине. Привычных для меня походных брезентовых палаток в этот раз не было, вместо них ставили добротные и самые удобные для кочевого быта жилища — юрты.

Я никогда раньше не видел, как ставятся юрты, а потому с любопытством наблюдал, как ловко орудуют монголы, соединяя по окружности решетчатые стены, возводя над ними купол с красным ободом (тоно) и расходящимися от него шестами (уни) вокруг поддерживающих вертикальных шестов. В расположении юрт не было строгой системы — они устанавливались произвольно, кому где понравится, с одним лишь непременным условием — лицевой стороной на юг. Это была дань старой традиции.