Борис Соколов - Коллонтай. Валькирия и блудница революции

<���…> Как мы могли, как мы смели страдать тогда, в годы до мировой войны, от своих личных болячек? Ведь <���…> готовился пожар и впереди были годы безмерных мук для миллионов. <���…> Страдаю за других, за всех безвинно виновных, в этот жестокий период истории, очень жестокий. И очень трудный для нас, кто в молодости шел на борьбу "за справедливость", "за человечность" против насилия. Наивно? Да. Очень".

11 сентября 1937 года был арестован Давид Канделаки, только что вернувшийся из Германии, где он был торгпредом, и назначенный заместителем наркома внешней торговли Коллонтай, находившаяся в тот момент в Женеве на сессии Лиги Наций, так прокомментировала этот арест в дневнике: "Холодно. Жутко. Не хочется жить". Канделаки, который в 1934 году был торгпредом в Швеции и потому был хорошо знаком Коллонтай, расстреляли 29 июля 1938 года по обвинению в участии в мифической контрреволюционной террористической организации ("Москва-Центр").

25 марта 1938 года, находясь в курортном городке Сальтшебадене, Александра Михайловна сделала следующую запись на бланке отеля в связи с арестом Саткевича: "Страшно за многих друзей. Мучаюсь, рвется сердце за них. Далекий друг А. А. — я не могу помириться, не могу охватить, что и он попал под "колесо истории’’. Он — такой безупречно преданный, такой честный… Я страдаю, я живу в пытке страданий. За многих. За то, что это неизбежно и непредотвратимо, как стихийное бедствие. Но от этого не легче.

Если я не попаду под колесо, то только чудом. Знаю, за мною нет деяний, никаких поводов фактически. Но в этот период истории не надо деяний: другой критерий.

Поймут ли это будущие поколения? Поймут ли все происходящее? Жить — жутко.

<���…> Я вечно на людях. <���…> И ни одного близкого, никого, для кого я, лично я, а не начальство, не руководство, а я была бы дорога. Но одной и здесь жутко".

Коллонтай очень быстро поняла, что при Сталине исторические деяния смертельно опасны.

"Я очень одинока. Очень, — писала она из Сальтшебадена новому своему секретарю, шведке Эми Лоренссон, к которой почувствовала доверие. — У меня такое ощущение, что вокруг меня возникают все новые и новые пустоты".

А в дневнике записала: "Я <���…> всегда бежала от страданий, <���…> я любила жизнь, я хотела счастья, я не хотела страдать".

23 февраля 1939 года умерла Зоя Шадурская. В связи с этим 12 марта Коллонтай написала ее сестре Вере: "Великая боль утраты Зоюшки с каждым днем становится больше, тяжелее. Понимаете, для меня Зоечка — это была половина моей жизни, личной жизни, личных отношений. У меня ведь лично близких, кроме нее, и нет… Я знаю, как Зоечка горячо, с энтузиазмом переживала бы XVIII съезд и какие я бы получала от нее полноценные и правдивые, богатые впечатления!.. Как же жить теперь?.."

3 мая 1939 года, в процессе подготовки временного советско-германского сближения, Литвинова на посту наркома иностранных дел сменил Молотов. Писатель Виктор Ерофеев вспоминал, как его отец-дипломат говорил с Молотовым о Коллонтай: "Отец не обнаружил в нем ни трибуна, ни пламенного революционера. Молотов терпеливо выслушал его положительное мнение о Коллонтай, не перебивая и не поддерживая будущего сотрудника. Коллонтай тоже не слишком жаловала Молотова, сыграв непоследнюю роль в его жизни: в бытность заведующей женским отделом ЦК, который был под Молотовым, она познакомила его с будущей женой, Полиной Семеновной Жемчужиной".

С Молотовым, как и с Литвиновым, у Коллонтай сложились вполне нормальные рабочие отношения.

В донесении, отправленном 23 августа, Коллонтай назвала пакт Молотова — Риббентропа "блестящим политическим ходом укрепления мира". В личном же дневнике записала: "Смелый шаг Москвы. Господа империалисты и не думали, что мы проявим такую решительность и так верно учтем мировую политическую конъюнктуру… Я сама узнала об этом важном событии только сегодня из шведских газет. Рука моя не выронила газету, я даже не особенно удивилась. Шаг с нашей стороны вернейший…"

В октябре 1939 года в послании Молотову в связи с усилением советского давления на Финляндию Коллонтай так характеризовала настроения в Швеции: "Здесь создалась нервная атмосфера, которую Англия использует для раздувания антисоветских настроений. <���…> Шведская общественность растерянна и напугана. Англия ловко разжигает традиционные симпатии шведов к "свободной" Финляндии".

22 ноября 1939 года Коллонтай хотела встретиться со Сталиным, но эта встреча так и не состоялась. В этот день она записала в дневнике: "Я сижу и ожидаю вызова Вячеслава Михайловича. Часами жду. Секретари возвращаются из его кабинета и лаконично бросают мне: "Нет, все еще занят, обождите".

В.М. Молотов

И я жду. Жду и начинаю нервничать. Такая атмосфера показательна. Она говорит о том, что решается или уже происходит что-то серьезное. Вспоминаю октябрьские дни 1917 года. Тогда дело шло о революции в нашей стране, сейчас объем нарождающейся борьбы, точнее надвигающейся войны, захватывает весь мир… Заботят меня Финляндия и страны Севера. Кажется мне, пока сижу в Кремле в ожидании свидания с Молотовым, такой второстепенной по важности моя забота. Но все-таки, если эту проблему разрешить сейчас, договориться с финнами мирным путем, это будет, несомненно, в нашу пользу, это отодвинет мировой пожар. Мое нетерпение поговорить с Вячеславом Михайловичем растет с часа на час, а он все не вызывает.

Наконец, секретарь отворяет передо мной дверь кабинета: "Войдите, Вячеслав Михайлович вас ждет". Молотов начал беседу с вопроса:

— Приехали, чтобы похлопотать за ваших финнов?

Я: Приехала, чтобы устно информировать вас, как за рубежом общественное мнение воспринимает наши сорвавшиеся переговоры с Финляндией. При личном свидании легче сделать объективное и полное донесение. Мне кажется, что в Москве не представляют себе, что это повлечет за собой вооруженный конфликт Советского Союза с Финляндией.

Молотов: Скандинавы убедились на примере Полыни, что нацистам мы не даем поблажку.

Я: Все прогрессивные силы Европы, не одни скандинавы, будут на стороне Финляндии.

Молотов: Это вы империалистов Англии и Франции величаете "прогрессивными силами"? Их козни нам известны. А, видно, здорово струсили ваши шведы. Удержатся ли они на провозглашенной нейтральности? Мы в этом сомневаемся.

Я поспешила передать Вячеславу Михайловичу все то, что премьер Ханссон просил меня передать Москве. Молотов слушал меня нетерпеливо и отводил мои аргументы, повторяя, что скандинавы напуганы Гитлером и хотят заступиться за финнов, побоятся нас. Молотов добавил, что шведский посланник Винтер уже пытался выполнить поручение шведского правительства и заступиться перед нами за финнов. "Но мы все такие попытки скандинавов вмешаться в дела, их не касающиеся, твердо отвели".