Соломон Воложин - О сколько нам открытий чудных..

В 2001 году в Одессе вышла крошечная брошюра Геннадия Группа «Пушкин и… советская власть». В ней, вопреки названию, автор нападает не на власть, а, похоже, на раболепствующую перед ней пушкинистику советских времен. И совершенно неосновательно нападает.

Тем не менее сто`ит о книжке рассказать (в конце я обозначу почему).

Автор не скрывает, что это первая его книга и что он не филолог. Но он создает о себе впечатление как о человеке вдумчивом, не чуждом искусству (<<���поставил ряд теле– и радиопередач по собственным сценариям>>). Не чужд он — по его признанию — и пушкиноведению, причем не только в качестве читателя, но и в качестве журналиста, впрочем, не снискавшего успеха. Что тоже им признается. И вот теперь, став издателем, он, понимай, решил взять реванш данной книгой.

Речь у него идет о хрестоматийном в СССР послании «К Чаадаеву» (1818 года) и о гораздо менее известном послании «Гнедичу» (1832 года). Вернее, речь о том, как советские пушкинисты наивно и нагло Пушкина переделали господствующей идеологии на потребу. Групп вспоминает в этой связи даже Оруэлла и его антиутопию «1984».

Хочу отдать должное умению создать впечатление убедительности автора, проистекающее от обильного цитирования, а также впечатление большой страстности (от нескрываемой ненависти к оппонентам). Одним духом читается книжка, впрочем, еще и потому, что короткая — 11 страниц величиной с ладонь.

Итак, Пушкина переделывали: совки — по мнению Группа, а по моему мнению, в совков их переделал он.

Вообще–то тяга переделывать странна. Пушкин настолько разнолик (я это так называю: его идеалы — каждый в свое время — бывали на всех участках Синусоиды идеалов и даже — раз — на вылете с нее вверх; только на вылете вниз не бывали), итак, Пушкнн настолько Протей (морское божество, изменяющее свой вид), что он мог бы, не будучи искаженным, удовлетворить любому мировоззрению, если подобрать соответствующий период его творчества.

Впрочем, можно понять и тягу перетянуть к себе всего Пушкина (ведь мало кто знает, что тот всю жизнь изменялся в идеологическом смысле, изменялся диалектически, т. е. вплоть до противоположности себе прежнему).

В, скажем так, продекабристские периоды (их было целых три) Пушкин очень хорошо удовлетворял коллективистской идеологии, господствовавшей при советской власти. И одно из соответствующих стихотворений второго продекабристского периода, естественно , наизусть учили в школах — «К Чаадаеву» («Любви, надежды, тихой славы…»).

В перестройку советскую власть принялись ломать. Ярым антисоветчикам было лестно даже Пушкина–продекабриста перетянуть на свою сторону. Таким, видно, был тогда Групп. И он попытался… Ну, если и не перетянуть, то хотя бы бросить тень на пушкиноведение и педагогику советского периода.

Групп сравнил текст «К Чаадаеву» из советских публикаций с текстом издания Суворина 1887 года и увидел расхождения. Главное расхождение: вместо дореволюционного «Заря пленительного счастья»после революции — « Звезда пленительного счастья».

А звезда ж, понимай, это один из трех главных изобразительных символов советской власти: серп, молот и красная звезда. Ну так ату:

<<���Ме не хочется это комментировать. Читатель — не дурак и сам может сделать свои выводы. О том, как юношеское стихотворение, переполненное порывами еще детской романтики, стало хрестоматийным и обязательным в школьном изучении. И все из–за «Товарища» и « Звездыпленительного счастья…», о которой поэт и понятия не имел>>.

Я тоже не хочу комментировать, можно ли 19-тилетнего гения, еще в лицее принятого заочно в литературное общество «Арзамас» за поразительные достижения в поэзии, называть юношей, а его идеалы — детской романтикой. А так же, что этот гений <<���понятия не имел>>, скажем, о звезде, которая вела волхвов к родившемуся Христосу, или <<���понятия не имел>>, что вообще все, надеющиеся на крупное обновление, говорят о путеводной звезде. Но давайте на минуту поверим Группу, что Пушкин о звезде <<���понятия не имел>>.

Когда Групп теперь, через полтора десятка лет, задумал опубликовать в книжке, — случайно (или по литературоведческой осторожности) непринятую Коротичем в тогдашний оголтело оппозиционный «Огонек», — свою статью; теперь, когда страсти смены строя и власти несколько улеглись — теперь уже можно было проверить, насколько виноваты советские литературоведы в «звезде».

Групп же показал , что он с юности умеет работать с полными собраниями сочинений. А там же печатают варианты. Там в комментариях отсылают к источникам этих вариантов. И эти источники зачастую — дореволюционные. Мог бы Групп и проверить, — подумал я наивно.

И, получив его книгу в подарок, я пошел и проверил.

И оказалось, что «звезда»— то все–таки была известна и до революции 1917 года. Да, автографа не сохранилось. Но зато сохранились копии. «Звезда таинственного счастья»— написано в копиях Забелина и Нейштадта. «Звезда желаннейшего счастья»— в копии Щербинина и в публикации Щербачева от 1913 года по копии в тетради Каверина. «Звезда цивического счастья»— по копии Щербакова, опубликованной Ефремовым в 1905 году. Наконец, «Звезда пленительного счастья»опубликовано Ефремовым же в рецензии на первое под редакцией Геннади собрание сочинений Пушкина в «Библиографических Записках 1861». Все — дореволюционные источники.

Правда, вычитал я это в советском академическом Полном собрании сочинений (1937 года). А значит, по Группу, я оказываюсь вторым Михалевым, который, — как Групп пишет в книге своей, — его уже отчитал, опираясь на то же советское издание 37‑го года, отчитал в газете в мае 1999 года за вранье, помещенное им, Группом, в газете «Слово» в феврале 1999‑го.

Тогда я почитал отповедь Михалева. Оказалось, тот его еще крепче укусил, чем Групп это описал. Михалев сослался на Полное собрание сочинений, изданное уже после краха советской власти. <<���Новое же издание, — пишет Михалев, — силами современных ученых… существенно доработано и дополнено>>.

И после этого Группу все равно неймется! Странно.

Я не смог достать второй том этого нового издания (именно во втором находится «К Чаадаеву»). Зато я посмотрел том первый.

Похоже, что Михалев не прав. В первом томе написано, что новое издание является переизданием а кадамического, 1937 года (и уж в первых двух томах таковым, наверно, и осталось). Может, это подвигнуло Группа на упрямое несогласие с Михалевым при всей сокрушительности михалевской критики?

Вряд ли. Я выписал пару строк из обращения нового издателя, Пряхина, касающиеся советского академического издания 1937 года: