Грэм Робб - Жизнь Гюго

Не успели Гюго расставить книги на каминных полках и задрапировать упаковочные ящики тканью, как на «Марин-Террас» зачастили шпионы. Подобно инспектору Жаверу из «Отверженных», вице-консул Лоран, видимо, считал приезд Гюго личным оскорблением. Очевидно, писал консул, слухи о заговоре с целью тайно ввезти во Францию шайку наемных убийц имеют под собой основание: Виктор Гюго снял дом на окраине города, почти на берегу. Когда Шарль купил небольшую лодку, в Париже страшно разволновались; линейные крейсеры привели в боевую готовность. Когда же ничего не произошло, вице-консул так объяснил их хитрую уловку: «Возможно, чтобы сбить нас со следа, беженцы на время станут рыбаками» {915}.

Описание, данное Гюго «Марин-Террас» в «Вильяме Шекспире» как «тяжелого белого куба… в форме гробницы», отдает темными тонами, которые он использовал для своих портретов в ссылке. Декорации расставили в ноябре, когда Франсуа-Виктора оторвали от его любовницы-актрисы и когда с Ла-Манша подули пронизывающие ветра. Дорога, ведущая к «Марин-Террас», была пустынна, если не считать редких телег, наполненных водорослями. Во время шторма ужасно дребезжали подъемные окна, которые Гюго сравнивал с гильотинами. Дом резонировал, «как риф».

«Вдруг сын возвысил голос и спросил отца:

– Что думаешь ты об этой ссылке?

– Что она будет долгой.

– Чем ты намерен ее заполнить?

Отец ответил:

– Буду глазеть на океан.

Наступило молчание. Первым заговорил отец:

– А ты?

– Я, – ответил сын, – буду переводить Шекспира».

Но летом 1852 года впечатления были совершенно иными: «Небольшое гнездышко у моря, которое городские газеты называют „превосходной резиденцией на пляже Азетт“. Это настоящая лачуга, зато ее фундамент омывается океаном» {916}.

Гюго прожил на острове Джерси три года, хотя, наверное, уместнее говорить не об одной, а о нескольких жизнях: жизни его творчества, жизни его сознания, жизни изгнанника (в основном обреченного время от времени встречаться с собратьями-ссыльными) и жизни, которую он оставил в Париже и которая уныло лежала поверх «компостной кучи» книг в углу его комнаты в «Марин-Террас» в виде вырезки из местной газеты с рекламой «Молчаливого друга»: пособия по мастурбации и как с ней покончить [34] {917}.

С первых же дней Гюго озаботился тем, как распространить «Наполеона Малого»: «Давайте раздуем ветер». В газете, выпускаемой ссыльными, «Человек» (L’Homme) появлялись рекламные объявления, из которых ясно, что враги Наполеона III занимались садоводством и продажей фруктов и овощей, починкой часов, содержанием гостиниц и преподаванием. Гюго внес вклад в местную экономику, оживив один из традиционных для Нормандских островов промыслов – контрабанду {918}.

«Наполеон Малый» вышел в Брюсселе через два дня после того, как Гюго прибыл на Джерси; 8500 экземпляров разошлись менее чем за две недели. К концу 1852 года напечатали 38 500 экземпляров; их читали вслух на тайных собраниях по всей Франции и переписывали от руки. «Наполеона Малого» переводили на другие языки. В Германии Napoleon der Kleines вышел в Бремене, Гере и Муртене, Napoleone il Piccolo, напечатанный в Лондоне, вскоре появился в Италии. Вышло издание на испанском языке и по крайней мере три пиратских издания во Франции. Только в Мексике, как будто предчувствуя французское вторжение 1862 года, вышло два перевода: Napoleon el Chiquito и Napoleon el Pequeño {919}. Ни за одно такое издание Гюго гонорара не получил, хотя мексиканское правительство наградило его золотым пером с гравировкой {920}. В Лондоне слова «Виктор Гюго» и «Наполеон Малый» появились на двойных рекламных щитах, на бортах железнодорожных вагонов и на стенах двух тысяч домов в обрамлении цветов французского флага. Читателям предлагался выбор. «Наполеона Малого» можно было купить в сериях «Современная французская литература» и «Народное дешевое издание» {921}. Книга стала одним из осенних бестселлеров. По словам Гюго, отрывки из «Наполеона Малого» появлялись в газетах «от Лондона до Калькутты, от Лимы до Квебека». Общий тираж, судя по всему, составлял «более миллиона экземпляров» {922}.

Читатели, которые хотели больше узнать об авторе, покупали двухтомник «Произведений ораторского искусства», в котором собрали все публичные высказывания Гюго, начиная со вступительной речи во Французской академии в 1841 году. Знаменитое утверждение Эдмона Бире, что Гюго будто бы «причесывал» собственные речи, вставляя в них политически корректные замечания и шутки, которые он придумал много лет спустя, в большой степени является преувеличением {923}. Огромное впечатление производит другое. Как утверждается в «Примечании издателя», очень немногие политики способны собрать все свои высказывания за последние двенадцать лет в одной книге!

Пока издания «Наполеона Малого» обычного, карманного и крошечного формата проникали во Францию через Бельгию, Савойю, Ниццу, Швейцарию и порты на Ла-Манше, в штаб-квартиру полиции поступали многочисленные депеши. Тогда контрабандисты оказались на высоте. Подобное достижение повторилось лишь спустя девяносто лет, во время Второй мировой войны, когда борцы французского Сопротивления использовали примерно те же каналы. Произведение Гюго доходило до читателей как заморский, экзотический фрукт; от него смутно веяло приключениями. Книгу провозили в стогах сена, пачках с контрабандным табаком, в напольных часах, в сейфах, прикрепленных к рыболовецким судам ниже ватерлинии (их разгружали ночью, на пустынных пляжах), в выдолбленных деревянных колодах, которые выбрасывали за борт за пределами видимости телескопа береговой охраны. Их запаивали в консервные банки с надписью «Сардины». Французские туристы, приезжавшие в Сент-Хельер, надевали мешковатые брюки и уезжали, привязав к ногам кипы страниц. Гости Гюго с гордостью показывали, на какие уловки они идут: сундуки с двойным дном, обувь с двойной подметкой, полые внутри трости и сигары, скрученные из листов «Наполеона Малого», специально напечатанного на луковой бумаге. Гюго радовался, узнав, что женщины вшивают его произведение в одежду и закрепляют подвязками: высший комплимент! Экземпляр «Наполеона Малого», который хранится в Библиотеке Джона Райландса в Манчестере, наглядно иллюстрирует еще одну распространенную уловку. На суперобложке было одно слово, Paroissien («Молитвенник») {924}.

Даже самые невероятные рассказы, которые, как считалось раньше, выдумал Александр Дюма, подтверждаются досье из французского министерства иностранных дел: «Последняя мода в подпольной доставке [писал вице-консул в октябре 1852 года. – Г. Р. ] состоит в небольших воздушных шарах, набитых листами бумаги, которые запускают во Францию всякий раз, как дует попутный ветер. Последние несколько дней провели опыты; сказали, что они окончились полным успехом» {925}.