Дэвид Граймс - Неразумная обезьяна [Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду] [litres]

Подобный подход особенно ярко проявляется при освещении спорных вопросов или дебатов. Респектабельные СМИ гордятся тем, что в своих репортажах и аналитических колонках избегают пристрастий и предубеждений. Это, конечно, похвальная позиция, ибо честные и нелицеприятные дебаты жизненно необходимы здоровому обществу. Мы все предрасположены к тому, чтобы пользоваться “однобокими” источниками, и честное, происходящее прямо на наших глазах обсуждение трудных вопросов может вывести нас наружу, прочь из эхокамеры. К объективности должны стремиться все добросовестные редакторы, радиоведущие и писатели. Но беспристрастность ни в коем случае не подразумевает утверждение ложной эквивалентности. Если сила доказательств неопровержимо указывает в каком-то одном направлении, то упрямое уравновешивание обеих “сторон”, придание им равновеликой ценности неизбежно придает респектабельности самым чудовищным идеям и вздорным заявлениям. Ложное равновесие возникает при попытке представить противоположные взгляды более взвешенными, чем позволяют объективные свидетельства. Однако если свидетельства в пользу какой-то позиции являются практически неопровержимыми, то будет величайшей ошибкой трактовать противоположный взгляд как равно легитимный и заслуживающий внимательного рассмотрения.

Ложный баланс держится на иллюзии равноправия противоположных утверждений без настоящего учета доказательств, поддерживающих оба эти утверждения. Ложным балансом легко манипулировать даже при обсуждении объективных научных тем. Возьмем для примера такой предмет, как альтернативная медицина: несмотря на скудость доказательств ее эффективности, уверения отдельных пациентов в том, что альтернативная медицина оказалась для них благотворной, принимаются многими как обоснованное свидетельство, эквивалентное клиническим испытаниям и научным исследованиям, демонстрирующим отсутствие всякого эффекта, за исключением эффекта плацебо. Это нелепо и смехотворно, так как априорное допущение того, что хорошая журналистика требует рассмотрения двух взаимно противоположных взглядов в качестве одинаково убедительных и содержательных, просто не выдерживает критики, если все свидетельства и доказательства решительно указывают только в одну сторону. Для того чтобы правильно это оценить, требуется, конечно, определенный опыт, а для СМИ распознать различия между содержательной наукой и лженаукой – задача не из легких.

В результате даже при отсутствии у журналистов злого умысла или предвзятости мы с вами нередко сталкиваемся с печальными итогами подобной некомпетентности. Как вы помните, ложные утверждения Эндрю Уэйкфилда о КСК-вакцине стоили жизни невинным детям, но это было бы невозможно без поддержки, оказанной ему СМИ. Именно они представили панические слухи эквивалентом огромного массива научных доказательств, на фоне которых слова Уэйкфилда выглядят просто вздором. У меня нет ни малейшего намерения утверждать, будто за эти вредные и даже фатальные последствия ответственны одни только СМИ, но то, что выступающие против вакцинации активисты невозбранно эксплуатируют идеал беспристрастности для распространения безосновательного страха и паники, не может не беспокоить.

Этот скандал не научил нас практически ничему; ложный баланс все с той же удручающей регулярностью собирает обильную жатву на ниве научных проблем – и вопросы вакцинации тут не исключение: ведь многие до сих пор оспаривают ее необходимость. Даже Уэйкфилд, вдохновитель паники, связанной с КСК-вакциной, остался на плаву и снова рвется в бой. В 2016 году он опять оказался в эпицентре бурной дискуссии, когда разрекламировал документальный фильм, в котором утверждается, будто Центр по контролю заболеваний США скрывал данные о вреде вакцинации. По указанию Роберта Де Ниро этот фильм был даже включен в программу кинофестиваля “Трайбек”, что вызвало шквал критики. Но увы, в данном случае это несущественно, потому что для ложного баланса не существует плохой рекламы; любая реклама – это платформа для продвижения нужной повестки.

Одна региональная ирландская радиостанция попросила меня провести дебаты с самим Уэйкфилдом. Я стал убеждать журналистов не давать ему площадку для выступления, пояснив, почему это будет неверным шагом. Продюсер передачи, однако, проявил к этой затее большой интерес, сказав, что конкурирующая радиостанция готова предоставить Уэйкфилду эфирное время, в течение которого он будет один на один с симпатизирующим ему ведущим. Это был до безобразия примитивный ультиматум: Уэйкфилд в любом случае получал эфир, а получит ли он оппонента, зависело от меня. Я неохотно согласился участвовать в передаче – с условием, что предварительно выскажусь о том, почему предоставление ему площадки для пропаганды дискредитированных взглядов уже само по себе является ошибкой. Опыт этот оказался печальным и удручающим. Я сказал, почему утверждения Уэйкфилда не имеют никакой ценности, а он в ответ выдал трескучие фразы о чудовищном заговоре, частью которого я являюсь. Кульминацией стала длинная тирада разгневанного Уэйкфилда, и на ней я закончил свое участие в передаче. Продолжительность ее в записи была существенно сокращена; в результате вся дискуссия превратилась в словесную окрошку, причем мое замечание о ложном балансе в эфир вообще не попало.

При всей обескураживающей неудаче этого опыта он стал для меня ценным уроком: какими бы благородными ни были намерения, равноправное представление науки и лженауки в формате дебатов создает ложное впечатление, будто сама дискуссия имеет какое-то научное содержание. Такие дискуссии позволяют пустейшим декларациям, словно пиявкам, жиреть на легитимности добросовестных и подтвержденных теорий и свободно пропагандировать едва замаскированный вздор, выдавая его за научно обоснованное мнение, – и все ради циничного манипулирования доверчивыми людьми [63].

Ложный баланс не ограничивается использованием СМИ. Сравнительно недавно (по историческим меркам) рак легких был большой редкостью; в 1878 году из всех видов опухолей на него приходилось менее 1 процента. Это злокачественное новообразование было такой редкостью, что хирурги говорили, что шанс столкнуться с такой опухолью представлялся им один раз за всю профессиональную карьеру. Однако уже в начале двадцатого века заболеваемость раком легкого стала расти; к 1918 году заболеваемость среди других видов рака достигла 10 процентов, а к 1927 году – 14 процентов. Были выдвинуты самые различные гипотезы, объясняющие такой рост – от загрязнения воздуха до экологической катастрофы после Первой мировой войны, но ни одно из объяснений не было удовлетворительным, так как рост заболеваемости наблюдали и в странах, которых не коснулись никакие бедствия.