Олег Цендровский - Между Ницше и Буддой [счастье, творчество и смысл жизни]

В основе всего ницшевского мировоззрения еще задолго до оформления оного в философскую систему лежала интуиция, что все сущее, равно живое и неживое, подчинено единому принципу развития, расширения, неограниченной экспансии. В 1877 г. для его обозначения Ницше пришел к отчётливой формулировке понятия воли к власти. До той поры содержание названного принципа пребывало под влиянием шопенгауэровской концепции или было недостаточно артикулировано, но все же красной нитью проходило и через весь первый период философского творчества мыслителя[13].

Найденный термин претерпевал долгое и интенсивное развитие вплоть до середины 1880-х гг., когда он окончательно стал обозначать всеобъемлющий онтологический принцип, согласно которому всякое простое сущее, всякая органическая или неорганическая система оказывает постоянное давление на окружающий мир с целью расширения своего «жизненного пространства» и формовки, упорядочения сущего по своему закону. Все учение Ницше, каждый фрагмент его текстов подвёден под этот основополагающий концепт, который становится, с одной стороны, методологией, ракурсом рассмотрения любого феномена, а с другой – системообразующим фундаментом.

В воле к власти находит свой первоисток все, совершающее в живом и неживом мире, она направляет и поступки людей, и эволюцию материи. Было бы ошибочно понимать инстанцию воли к власти как состоящую из двух элементов: во-первых, некоей воли, а во-вторых – власти как того, к чему эта воля стремится, могущая стремиться так же и к чему-то другому. Воля к власти есть цельный феномен, фигурально раскрывающий способ существования сущего. Власть здесь представляет собой не какую-то внеположную и конкретную цель, к которой стремится воля, могущая также стремиться к удовольствию, наживе, счастью, покою или к чему-либо еще, а разъяснение сущности самой воли. Важно при этом понимать, что, строго говоря, воля вообще ничего не «волит». Всякое воление в ней – это только фигура речи, неизбежный антропоморфизм, привносящий обманчивые коннотации выбора, решения или исходной цели.

Размышления о фундаментальном характере воли к власти не просто «философия» в уничижительном смысле пустой спекуляции – они прекрасно ложатся на данные современной науки и подкрепляются ими. Титаны научного мира с начала XX в. и до настоящего времени неоднократно подчёркивали, что сама сущность жизни – в активном и «властном» преобразовании внешней и внутренней среды в соответствии с заложенными в ней «эгоистичными» программами. По сути, они формулировали ту же ключевую идею, что и Ницше, но с иных позиций. Чтобы не быть голословным, в 1944 г. великий физик и лауреат Нобелевской премии Эрвин Шредингер опубликовал книгу под названием «Что есть жизнь?»

В ней он продолжал идеи другого корифея квантовой физики, Нильса Бора, так же Нобелевского лауреата. Жизнь определялась ими как форма материи, постоянно заимствующая энергию извне для поддержания собственного существования и пользующаяся ею для потенциально бесконечного расширения, размножения, творческой экспансии. В этом она опирается на всеобщие законы физики, управляющие развитием и эволюцией как живой, так и неживой материи.

Именно благодаря этой силе, взаимному притяжению и взаимодействию, из разбросанной по пространству материи некогда образовались звёзды, затем в их недрах возникли тяжелые химические элементы, наконец, появились планеты и зародились известные нам организмы. Целая плеяда других выдающихся биологов и физиков развивали это понимание во второй половине XX в. – например, Лион Бриллюэн в работе «Научная неопределенность и информация» (1964 г.).

Разумеется, ни одна заметная идея не остается без критиков, и данная концепция не является исключением. Вместе с тем у нее нет стоящих упоминания альтернатив с сопоставимой доказательной базой в том, что касается толкования природы жизни в ее неразрывной связи со всем сущим. Не только повседневный опыт, но и научное исследование толкают нас к выводу, что всем в этом мире, в том числе и нами, движет экспансивная энергия – созидающая и разрушающая сила, названная Ницше «волей к власти».

Если индивид корректно реализует ее природу, то мозг получает сигнал, что все идет именно так, как и должно, и вознаграждает за это наиболее интенсивными положительными переживаниями и чувством смысла. Великая Триада счастья, творчества и смысла как первоцель человеческого бытия есть закономерное и необходимое следствие сущности воли к власти. Мы подлинно счастливы лишь в процессе роста и движения вперед. И лишь когда, послушные своей природе, мы берем на себя достаточно амбициозные творческие задачи, мы ощущаем связь с широким контекстом действительности – смысл.

Все многообразие реальности порождается игрой, сотрудничеством и столкновением носителей воли к власти во времени и пространстве. Остается, однако, вопрос: является ли эта «воля» свободной?

Свобода – одно из самых парадоксальных и проблематичных явлений как для человеческой мысли, так и истории. Она соблазняет и прельщает, ее сулят учителя мудрости и выкрикивают с трибун политики, ею живут и за нее умирают, к ней стремятся и от нее бегут. Вместе с тем сейчас, как и раньше, отсутствует сколь-нибудь ясное понимание того, что же она такое. Даже если задать этот вопрос очень образованному человеку, в ответ, по всей вероятности, придется услышать что-то крайне невнятное, сбивчивое и противоречивое. Но это мало кого тревожит; предполагается, что понятие свободы само собой разумеется, оно доступно нам интуитивно и нет нужды пробовать копаться в его природе и дефиниции. Как зачастую бывает, эта очевидность обманчива и похожа на очевидность вращения Солнца вокруг Земли. Нам кажется, будто именно оно движется по небосводу, мы видим это каждый день, тогда как в действительности все наоборот. Равным образом нам кажется, будто мы понимаем свободу и обладаем ею – но, увы, все наоборот.

Первый шаг к постижению свободы начинается с обнаружения ее связи с понятием каузальности, то есть причинно-следственного отношения. Мы считаем поистине свободным то, что не определяется, не «опричинивается» извне, а действует изнутри своей собственной природы. Так, раб именно потому трактуется нами как несвободный, что его поведение детерминируется господином, его поступки есть в значительной степени следствие явных внешних причин, а его внутренняя детерминация скована.

Напротив, мы воспринимаем свободным того человека, кто сам до известных пределов решает, что ему делать и в каком направлении двигаться. Уже здесь в нас должна бы проснуться тревога, ощущение, что не все здесь в порядке. И действительно, разве этот второй, свободный человек существует в вакууме и не подвергается воздействиям? Конечно же, подвергается. Влияют ли они на его решения, определяют ли они его поступки? Разумеется.