Скотт Харрис - Приглашение в социологию эмоций

Во второй части нашего послесловия необходимо немного сказать об особенностях перевода. Учебник является небольшим по объему и изложен довольно простым языком, однако переводить его было нелегко, поскольку он написан американцем и неизбежно является культурно контекстуальным. Не везде удавалось передать на русском языке непринужденную манеру общения автора с читателем, однако даже в неформальной беседе с читателем о повседневной жизни автор остается социологом и использует различные специальные термины и теории. Примеры, которыми наполнен учебник, характеризуют в основном американский социально-культурный мир, хотя и современный и глобализированный. Но это, безусловно, не делает их совершенно непонятными. Более того, за рамками рассмотрения остаются примеры из жизни высших и низших классов, поскольку автор обращается в основном к примерам из жизни среднего (своего) класса. Но здесь, к сожалению, приходится заметить, что в переводе это не всегда удается отразить. Например, вместо «поднять почту» (около дома, что указывает на «одноэтажную Америку», пригороды, где живут в основном представители среднего класса) мы все-таки переводим как «забрать почту» (с. 24) [81], поскольку не хотели отвлечь внимание читателя от основной мысли автора, так как в том контексте классовые параметры не имели решающего значения.

Читатели должны понимать, что в других социально-культурных условиях и контекстах люди могут по-другому называть, переживать и понимать эмоции. У нас появляется возможность сравнить понимание и выражение эмоций в нашем обществе и в американском, понять, насколько эмоции культурно и социально обусловлены. Тем не менее при всех различиях существуют и общие вещи в эмоциональной сфере: это сами различия между выражаемыми и переживаемыми эмоциями, управление эмоциями, некоторые эмоциональные нормы, общие тенденции, которые свойственны большинству современных обществ.

Важнейшие примечание, которое следует здесь сделать, касается перевода основного термина – эмоции. Автор использует в основном два слова – эмоции (emotions) и чувства (feelings), он употребляет их как взаимозаменяемые, не делая никаких различий и не фокусируясь на этом, хотя, безусловно, основным понятием остаются эмоции. Надо заметить, что сегодня многие специалисты используют данные термины как синонимичные, а по поводу дефиниции эмоций и их классификации пока нет консенсуса (см.: [Bericat, 2016; Фельдман-Баррет, 2018; Плампер, 2018]). Однако некоторые социологи разводят эти понятия (см., например: [Ильин, 2016]). Поэтому слово emotion мы переводили как «эмоции», а слово feeling – как «чувство», не делая никаких исключений. Автор использует и другие слова для обозначения эмоций – sentiment (чувство/сентимент), mood (настроение), sense (ощущение), affect(ion) (аффект, аффективное состояние, аффективная привязанность), но их автор использует редко, видимо, стараясь не создавать сложностей. Как нам представляется, читатель может сам решить, как быть с этими терминами, прочитав рекомендуемую в настоящем учебнике литературу и сверх того. Тем более, по мере развития социологии эмоций понимание различий между этими терминами может измениться. Автор не дает строгого определения эмоций. Мы уже писали [Симонова, 2018] о том, что большинство социологов, как, впрочем, и другие специалисты, тоже не дают этого определения, а рассматривают эмоции через их отдельные компоненты, концентрируясь прежде всего на социальных измерениях эмоций – их поведенческих, экспрессивных и культурных выражениях: действиях, экспрессивной мимике, языке тела, языковых обозначениях и культурных представлениях, и меньше – на их психологической динамике и соответствующих физиологических реакциях. Кроме того, существуют и разнообразные классификации эмоций [Симонова, 2016; Jasper, 2018; Bericat, 2016], о которых будет необходимо читать дополнительно.

Другое важнейшее замечание касается перевода основных терминов, которые раскрывают процесс управления эмоциями, или «эмоциональную работу» (в терминологии А. Хокшилд), – поверхностное и глубокое исполнение (surface acting; deep acting), для чего в тексте также сделано специальное примечание. Здесь уместно в общих чертах повторить его. Нам представляется, что более точно эти термины можно было бы перевести как «поверхностный процесс действия» и «глубинный процесс действия» по поводу чувств. А.Р. Хокшилд в работе «Управляемое сердце» делает акцент именно на исполнении социальной роли в данной ситуации. Но при этом она не использует более близкие по смыслу слова performance или performing, а именно acting, например, о глубоком исполнении (deep acting) она пишет: «…человек управляет чувствами и реально начинает чувствовать то, что требуется. Он уже не обманывает, не подделывает чувства… При исполнении роли актер возбуждает страсть у своей публики, но он сам только исполняет роль, изображая чувство. Метод Станиславского, однако, предполагает, что внешнего исполнения недостаточно для актера, и требует возбуждения подлинных чувств, необходимости их проживания актером…» [Hochschild, 1983, p. 35–38]. Хокшилд здесь проводит аналогию с игрой актера и пишет о разных способах актерской игры, под глубоким исполнением она понимает именно процесс «вживания в роль», намеренное вызывание у себя чувства, которое, согласно культурным представлениям, нужно переживать в данной ситуации. Именно поэтому мы сделали выбор в пользу слова «исполнение», созвучное социологическому термину «исполнение роли», однако данные термины по смыслу указывают на определенные действия в данной ситуации.

Важно написать и о переводе конкретных эмоций, которые есть и в нашем языке. Учитывая, что эмоции формируются социальными и культурными условиями, в книге приводятся исследования таких эмоциональных состояний, для которых нет названия в русском языке. Например, эмоциональное состояние «закрытие», характеризующее переживание завершения и восстановления после пережитой боли после потери, о чем автор неоднократно пишет в своей книге. Возможно, в результате социальных изменений или культурного обмена эти эмоциональные состояния будут пониматься и фиксироваться и в нашей культуре, и в науке, и в повседневной жизни. Данные примеры подчеркивают конструктивистскую позицию автора, его принадлежность к символическому интеракционизму, дают возможность сравнить культурные определения эмоций и сформировать собственные концептуализации эмоциональных состояний.

Помимо различий в культурных представлениях, эмоции динамичны по своей природе, и их разные описания постоянно появляются в различных ситуациях и отношениях. Автор пишет: «Контекст, аудитория и цели нашего взаимодействия – все это формирует тот способ, которым мы описываем наши чувства [Harris, Ferris, 2009]. В разговоре с собеседниками мы можем охарактеризовать наши эмоции так, чтобы вызвать желаемые реакции» (с. 150). Поэтому задачей социологов здесь является выделение типичных переживаний. Л. Фельдман-Баррет сказала бы, что в конструктивистской психологии (которая отчасти зеркально отражает традицию символического интеракционизма в социологии) нельзя полагаться на общепринятые значения, в каждой ситуации создается свой особый случай эмоции [Фельдман-Баррет, 2018]. Поэтому стиль учебника является таким «вероятностным» – автор практически везде для описания разных социально-эмоциональных процессов использует слова «возможно», «вероятно», «может», «вообразите, как может…», «представьте, что произойдет…», отражая контекстуальность, ситуативность переживания эмоций. Однако тем не менее эмоции как предмет научного изучения имеют и универсальные признаки (и культурные, и биологические). Иначе как можно было бы вообще понять, о чем пишет автор? Например, в описаниях эмоций есть универсалии: при гневе «кровь вскипает», при страхе – мы «дрожим», и др., что характерно для многих культур.