Мэтью Джексон - Человеческие сети [Как социальное положение влияет на наши возможности, взгляды и поведение]

Возможно, вы ожидали, что те силы, о которых мы уже говорили, охватывают все факторы гомофилии, но потому-то она и столь вездесуща, что существует поистине необозримое множество сил, которые, словно сговорившись, толкают нас в объятья наших собратьев {150}.

Границы местных сообществ важны потому, что позволяют соседям кооперироваться и строить повседневную жизнь на взаимном доверии. Частые взаимодействия позволяют нам отвечать добром на добро, когда соседи выручают нас или помогают наказать злоумышленников. Если мы доверяем соседям, то иногда поручаем им присмотреть за детьми или за ценным имуществом — и делаем для них то же самое. Мы даже учим детей с недоверием относиться к чужакам.

С неуклонным ростом урбанизации определение этих самых сообществ становится все более сложной задачей. Мы выстраиваем сети личных отношений, исходя из своей профессиональной, этнической, религиозной принадлежности или каких-то иных общих черт, в силу которых мы чаще всего и по конкретным поводам контактируем с другими людьми. Границы наших персональных сообществ определяет уже не столько география нашего местожительства, сколько гомофилия и постоянные контакты с надежным кругом друзей и знакомых.

А еще гомофилия способствует собственному усилению. Люди гораздо лучше могут предсказать поведение и реакции людей, похожих на них самих {151}. Они лучше разбираются в местных нормах и культуре, понимают, чего ждут от них самих в тех или иных обстоятельствах. С одной стороны, это снижает уровень стресса и помогает людям кооперироваться в повседневной жизни {152}, а с другой — увеличивает разрыв, существующий между различными группами, и приводит к тому, что человеку становится проще и безопаснее общаться лишь в пределах собственной группы, не выходя за знакомые рамки.

Наше понимание гомофилии осталось бы неполным, если бы мы не затронули вопрос конкуренции между разными группами. На людей, стремящихся установить отношения с другими группами, иногда смотрят как на предателей или просто с подозрением. Достаточно вспомнить враж ду Монтекки и Капулетти и множество других распрей между кланами, семьями или гангстерскими группировками, которые портили людям жизнь во все эпохи и в самых разных странах. Соперничество между враждующими группами иногда бывает очень сильным, как, например, между родами в Древнем Китае или между суннитами и шиитами в исламском мире. Трудно найти такое место на земном шаре, где имелось бы достаточно ярко выраженное этническое или религиозное разнообразие — и при этом не возникало бы никакого соперничества между группами.

По мере роста неприязни и подозрительности между группами растет и гомофилия. До 2004 года сегрегация в Испании, существовавшая между коренными испанцами и арабскими иммигрантами, шла на спад. Но утром 11 марта 2004 года эта тенденция резко обратилась вспять. В самый час пик в четырех разных поездах взорвались десять бомб, погибли сотни людей и были ранены тысячи. Расследование теракта оказалось сложным, следствие много раз шло по ложному следу, но в итоге было найдено и осуждено больше двадцати преступников. Оказалось, что за взрывами стояла ячейка исламских террористов, и новость об этом вызвала высокую напряженность между коренным населением и арабами-иммигрантами. По некоторым оценкам, за два следующих года сегрегация между коренными испанцами и пришлыми арабами возросла более чем на 5 % — это довольно много, если учесть, что люди переезжают сравнительно нечасто {153}. Разумеется, такое происходит не только в Испании, и воздействие любого отдельного события со временем рассеивается. И все равно мы видим, сколь важным и заметным может быть отождествление людей с какой-то группой.

Узнав о том, как легко люди вживаются в роли и отождествляют себя с какой-то одной группой, можно лучше понять, какие пропасти пролегают между группами, разделенными по каким-то признакам идентичности, — а это еще один фактор гомофилии. Знаменитый Стэнфордский тюремный эксперимент (пускай сегодня он воспринимается уже почти как клише) послужил пугающим примером того, как, всего лишь произвольно присвоив людям определенные социальные ярлыки, можно посеять рознь и даже вражду между группами. Веб-сайт, посвященный описанию этого эксперимента, начинается со следующего введения {154}: «Тихим воскресным августовским утром полицейская машина промчалась по городку Пало-Альто в штате Калифорния и произвела массовый арест студентов, обвинявшихся в нарушении 211-й и 459-й статей Уголовного кодекса (вооруженный грабеж и кража со взломом). Каждого подозреваемого выводили из дома, зачитывали ему обвинение, сообщали о его законных правах, распластывали на капоте полицейской машины, обыскивали и надевали на него наручники. Часто все это происходило на глазах у изумленных и любопытствующих соседей. Затем подозреваемого сажали в заднюю часть полицейской машины и под вой сирен отвозили в полицейский участок».

Этот эксперимент проводили в 1971 году Филип Зимбардо, Крейг Хейни и Кертис Бэнкс. В эксперименте участвовал 21 испытуемый — это были здоровые мужчины студенческого возраста, которых произвольно разбили на две группы: охранников и заключенных. «Заключенные» в действительности никогда не совершали ни вооруженных грабежей, ни краж со взломом, а у «охранников» не имелось никакого опыта работы в правоохранительных органах. Временную «тюрьму» для эксперимента обустроили в подвале одного из корпусов Стэнфордского университета, следуя советам бывших тюремных узников. После «ареста», произведенного столь драматичным образом — чтобы участники опыта, которым предстояло разыгрывать заключенных, получше вжились в роль, — их снова обыскали, раздели и обработали средством от вшей. Затем им выдали тюремную одежду и развели по тесным камерам без окон и часов. «Охранникам» не выдавали никаких конкретных инструкций — наоборот, как сказано на сайте, «им предоставлялась свобода, не выходя за известные рамки, делать все, что они считали необходимым, чтобы поддерживать в тюрьме законность и порядок и добиваться уважения от заключенных» {155}.

То, что за этим последовало, превзошло все ожидания психологов, придумавших эксперимент. Испытуемые настолько вжились в отведенные им роли, что эксперимент принял опасный поворот. Уже на второй день заключенные принялись бунтовать и кричать охранникам, что те дурно с ними обращаются. В ответ охранники стали поливать заключенных из огнетушителей, унесли из камер кровати, а зачинщиков бунта поместили в камеры-одиночки. В тот второй день эксперимента у одного из узников, которому присвоили номер #8612, случился нервный срыв с истерикой и рыданиями. Охранники решили, что он просто играет роль, и отказались его освобождать, зато предложили ему привилегированное обращение, если тот согласится стать осведомителем. Когда состояние этого человека ухудшилось, стало понятно, что он вовсе не играет, и его пришлось освободить от дальнейшего участия в эксперименте. А на пятый день пришлось раньше срока прекратить весь эксперимент. Некоторые охранники обнаружили склонность к «садистским поступкам», а другие оказались не способны помешать им. Заключенные же, как выяснилось, «замыкались в себе и вели себя болезненно».