Дмитрий Филиппов - Игры сознания. Нейронаука / психика / психология

Первоосновой для обвинений ведьм служили традиционные народные страхи, кружившиеся вокруг тем, хорошо знакомых жертвам гонений на христиан в Римской империи: тайные собрания, отвратительные ритуалы, безудержный секс, убийства, каннибализм, истязания детей, заговор против общественного порядка, страстное желание зла всем и везде. На материале таких социальных фобий в позднем Средневековье вырос миф о ведьмах, на который в более ранний период, например в XI в., посмотрели бы как на народное суеверие и не более того. Психиатры XIX–XX вв., вместо того чтобы понять, что ведьмы – это персонажи сказки, а не пациенты, принялись переделывать сказку на свой лад.

Медикализации подвергся не религиозный феномен, а социальная проблема. Охоту на ведьм подстегивала не «экстатическая религиозность и культурная монотонность», а неумение строить корректные отношения с другими людьми. В Англии ведьма – это нищая старуха, которая досаждает соседям, с ней ссорятся, она в сердцах проклинает недругов, и на нее доносят куда следует.

К проклятиям тогда относились не так, как сейчас относятся к ругательствам. (Современные ругательства в русском языке в основном крутятся вокруг гомосадистских фантазий; хотя до сих пор не вышли из употребления проклятия вроде «чтоб тебе пусто было» и другие магические формулы.) Если человек признавался, что он проклял соседа, он тем самым подставлял себя под обвинение в черной магии. Шизофренический бред отношения [65] Бред отношения – убежденность больного человека в том, что все каким-то образом связано с ним, все люди к нему плохо относятся. здесь ни при чем, все-таки нужно делать поправку на культурный контекст, иначе «ретроспективная медицина» не поднимется выше уровня игры с воображаемой машиной времени.

В лавине дел о ведьмах бессмысленно искать материал для истории психопатологии. Увеличение количества дел по обвинению в колдовстве говорит не об эпидемии психических заболеваний, а об обострении социальной розни. В континентальной Европе, когда вспыхивала кампания по охоте на ведьм, это мероприятие превращалось в круговое стукачество, пока влиятельным людям (на которых тоже доносили) это не надоедало. «Где бы ни появлялся инквизитор, его заваливали доносами на всех, кого только можно было считать виновными, начиная с ребенка самого нежного возраста и кончая старухой» [14].

Выбрасывать все, что касается медицины, из обсуждаемой темы, конечно, нельзя. Вероятно, у обвиняемых пожилых женщин была деменция. Можно предположить, что они болели депрессией, чему способствовали социальные условия: одиночество, бездетность, нищета. Их странноватое поведение вполне могло быть связанно с какой-то патологией.

В то же время нужно иметь в виду, что психические отклонения не повышали вероятность быть обвиненным в колдовстве. В Англии Тюдоров и Стюартов безумца скорее признавали жертвой ведьмы, а не слугой дьявола. «Есть доказательства того, что индивидуумы, которых в то время признавали безумными, с меньшей, по сравнению с другими людьми, вероятностью могли быть обвинены в колдовстве» [15].

Напрасно психиатры, писавшие о ведьмах, игнорировали правовые источники. Например, очень важен для понимания вопроса тот факт, что в Англии королевская власть законодательно защищала права психически больных. Закон «De Prerogativa Regis» 1324 г. устанавливал порядок в отношении собственности слабоумных и психически больных людей, потерявших способность вести свои дела. Их земля переходила в собственность короля и возвращалась семье больного после его смерти или, если он приходил в себя, ему лично. При этом разделялись рожденные слабоумными, которые останутся такими навсегда, и non compos mentis», которые могут выздороветь. Король обязывался сохранять земли психически неадекватных подданных и отдавать доход владельцу.

«Судмедэкспертиза», решавшая дееспособен человек или нет, тоже называлась инквизицией, но никакого отношения к церковной инквизиции не имела. То, что сознание человека проверяли на адекватность светские люди, и то, что это происходило в юридическом контексте (способен ли человек распоряжаться собственностью, и нет ли необходимости королю проявить заботу о правах такого человека), говорит об определенном отношении к ментальным аномалиям. Это отношение, по крайней мере в средневековой Англии, было намного сложнее, чем можно подумать, читая Зилбурга и др. Странных людей не гнали на костер, пользуясь тем, что цивилизация еще не изобрела психиатрию.

Проверка на дееспособность, что интересно, ненамного отличалась от современной оценки психического статуса. Проверяющие исходили из того, что у больного человека по каким-то причинам возник дефект здравомыслия. Дефект выявлялся с помощью простейших вопросов об ориентированности человека в пространстве и времени. Женщину в Англии в 1383 г. проверяли на идиотизм (врожденный дефект сознания) спрашивая, в каком она городе, сколько дней в неделе, сколько шиллингов в 40 пенсах (сейчас это называется тест на когнитивные способности) [16]. Если человек умел считать – он не идиот, раз он умеет считать деньги, он может сам вести свои дела. В XVI в. к этому добавилась проверка грамотности.

Революция в понимании психики провозглашалась (и не раз), но есть серьезные сомнения в том, что революция действительно произошла. Революционный мыслитель Фрейд признавал, что, строго говоря, демонология никуда не делась, а медицинская психология XX в. отличается от демонологии только тем, что место веры в существование невидимых внешних факторов заняла теория о внутрипсихических конфликтующих силах. Психоанализ просто переименовал демонов, об этом Фрейд пишет в статье 1923 г. с разбором клинического случая «невротика», жившего в XVII в.:

«Состояния одержимости соответствуют нашим неврозам, для объяснения которых мы вновь прибегаем к психическим силам. В нашем представлении демоны – это плохие, достойные порицания желания, производные от инстинктивных импульсов, которые были отторгнуты и вытеснены. Мы всего лишь устраняем осуществлявшуюся в Средневековье проекцию этих психических содержаний во внешний мир и считаем, что они появляются во внутренней жизни пациента, что именно там их законное место» [17].

Пациенты ведь болеют теми же болезнями, что и в Средние века, просто в какой-то момент произошла модернизация символики бреда, страхов и фантазий. Зилбург пишет об этом так:

«Поистине поразительно, как похожи идейные содержания психических болезней четырехсотлетней давности и в наши дни. Молодые женщины, в особенности девственницы, страдающие от dementia praecox (шизофрения) сегодня так же говорят о воображаемых черных мужчинах, только называют их неграми. Они так же страдают от идей преследования и страха дефлорации. У них есть склонность к суициду, временами проявляющаяся в голосах, побуждающих их наложить на себя руки. Сегодня голоса предлагают прыгнуть с крыши, а не в пропасть или колодец, а воображаемый искуситель в наши дни представляется в образе доктора, а не сатаны, но психологическая суть патологической реакции идентична той, что была у ведьм…» [18].