Бессел ван дер Колк - Тело помнит все [Какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть]

КПП оказалась эффективным инструментом в борьбе с иррациональными страхами, такими как боязнь пауков, однако не показала таких же хороших результатов в лечении психологической травмы, в особенности в случае жертв детского насилия. Лишь где-то у трети всех участников с ПТСР, дошедших до конца исследований, наблюдались какие-то улучшения (38). У тех, кто прошел полный курс КПП, как правило, наблюдается меньше симптомов ПТСР, однако они редко когда исцеляются полностью: у большинства и дальше остаются проблемы с работой, физическим и психическим здоровьем (39).

В ходе самого масштабного исследования эффективности КПП в лечении ПТСР выбыло более трети пациентов; у оставшихся наблюдалось значительное число побочных эффектов. По прошествии трех месяцев исследования большинство женщин продолжали страдать от полномасштабного ПТСР, и лишь у пятнадцати процентов больше не наблюдались основные симптомы ПТСР (40). Тщательный анализ всех научных исследований КПП показал, что по своей эффективности она сравнима с поддерживающей психотерапией (41). Наихудший результат КПП наблюдается у пациентов, которые уже сдались в душе (42).

Проблема психологической травмы не просто в том, что человек застрял в прошлом, не меньшей проблемой является и то, что он не может жить полноценной жизнью в настоящем.

В одной из разновидностей КПП используются очки виртуальной реальности, с помощью которых ветераны повторно переживают в реалистичных подробностях бой в Эль-Фаллуджа. Насколько мне известно, морские пехотинцы США очень хорошо выступили в этом сражении. Проблема в том, что им невыносимо находиться дома.

Последние исследования с участием австралийских ветеранов боевых действий показали, что их мозг запрограммирован на готовность к чрезвычайным ситуациям, что мешает им сосредоточиться на мелочах повседневной жизни (43). (Мы узнаем об этом больше в девятнадцатой главе, посвященной нейробиологической обратной связи.) Травмированным пациентам нужна не столько терапия виртуальной реальности, сколько терапия «реального мира», которая помогает им чувствовать себя во время покупок в местном супермаркете или игр со своими детьми такими же живыми, какими они чувствовали себя на улицах Багдада.

Повторное переживание травмы способно помочь пациентам только при условии, что она ими не завладеет. Отличным тому примером является исследование ветеранов войны во Вьетнаме, проведенное в начале 1990-х годов моим коллегой Роджером Питмэном (44). В то время я каждую неделю приходил к Роджеру в лабораторию, так как мы проводили исследование опиоидов мозга при ПТСР, про которой я рассказывал во второй главе. Роджер показывал мне видеозаписи лечебных сеансов, и мы их обсуждали. Вместе с коллегами он настойчиво просил ветеранов раз за разом пересказывать все подробности пережитого во Вьетнаме, однако исследование пришлось преждевременно остановить, так как многие пациенты впадали в панику, и состояние страха зачастую сохранялось и после сеансов. Некоторые больше не возвращались, в то время как оставшиеся в исследовании стали еще более подавленными, агрессивными и пугливыми; некоторые справлялись с обострившимися симптомами, увеличив потребление спиртного, что спровоцировало еще больше насилия и унижения, так как родные некоторых из них вызывали полицию, чтобы их забрали в больницу.

На протяжении последних двадцати лет основным методом лечения, которому обучали студентов факультета психологии, была систематическая десенсибилизация в том или ином виде: то есть помощь пациентам в снижении восприимчивости к определенным эмоциям и ощущениям. Но правильная ли это цель? Возможно, проблема кроется не в десенсибилизации, а в интеграции: в том, чтобы поместить травмирующее событие в нужное место автобиографической памяти.

Десенсибилизация напоминает мне про одного маленького мальчика, которого я недавно видел у себя перед домом – ему, должно быть, было лет пять. Его огромный отец истошно на него кричал, в то время как мальчик ехал по улице на своем трехколесном велосипеде. Мальчик был невозмутимым, однако у меня заколотилось сердце, и мне захотелось врезать его отцу. Насколько нужно было быть жестоким, чтобы такой маленький ребенок перестал реагировать на подобное поведение своего отца? Должно быть, для того было привычным делом орать на него, в результате чего у мальчика выработалось безразличие к отцовским воплям, но какой ценой? Да, мы можем принимать лекарства, которые притупляют наши эмоции, или же научиться быть безразличными. В медицинской школе нас учат не поддаваться эмоциям, когда мы лечим детей с ожогами третьей степени. Вместе с тем, как показал нейробиолог Жан Десети из Чикагского университета, потеря восприимчивости к своей собственной или чужой боли приводит к общему притуплению эмоциональной чувствительности (45).

Отчет 2010 года по 49 425 ветеранам войн в Ираке и Афганистане, которым недавно диагностировали ПТСР, показал, что менее десяти процентов из них полностью прошли рекомендованное лечение (46). Как это было и в случае с ветеранами Вьетнамской войны в исследовании Питмэна, лечение воздействием в его текущем виде помогает редко. Мы можем «переварить» ужасные события прошлого только при условии, что они нами не овладеют. А это означает, что необходимы другие подходы.

Когда я был студентом-медиком, лето 1966 года я провел, работая под руководством Яна Бастиана, профессора Лейденского университета в Нидерландах, известного по использованию ЛСД в лечении людей, переживших Холокост. Он утверждал, что ему удалось добиться невероятных результатов, однако, изучив его архивы, коллеги не нашли подтверждающих его заявления данных. Про использование психоактивных веществ в лечении психологической травмы затем забыли до 2000 года, когда Майкл Митхофер вместе со своими коллегами из Университета Южной Каролины получили разрешение Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США на проведение экспериментов с использованием МДМА (экстази). МДМА, на протяжении многих лет использовавшийся в качестве психотропного наркотика, попал в список запрещенных веществ в 1985 году.

Митхофер с коллегами искал препарат, который бы увеличил эффективность психотерапии. Они заинтересовались МДМА, так как он способствует снижению страха, защитного поведения и эмоционального ступора, а также помогает ощутить внутренние переживания (48). Они посчитали, что МДМА может помочь пациентам оставаться в окне терпимости, чтобы обращаться к травматическим воспоминаниям, не подвергая себя при этом невыносимому психическому и эмоциональному возбуждению.