Геральд Хютер - Спасите игру! Ведь жизнь — это не просто функция

До сих пор в поиске истоков игры нам приходилось возвращаться в детство: в детскую, на игровую площадку, на поле для игры. Теперь же мы сойдём с этого пути и поищем другую тропинку, которая не только проведёт нас лабиринтами нашей биографии назад в юность, но и лабиринтами истории — в первобытные времена, или, иначе говоря, в общества с таким культурами, которые характерны по большей части для прошлых эпох, но встречаются и поныне. Они сохранили отпечаток подлинной игры, игры в истинном смысле слова; там можно найти ту изначальную пра-игру, которая вместе с детскими играми образует матрицу всех наших современных игр.

Итак, приглашаем вас в путешествие во времени: давайте посетим первобытный род и станем свидетелями странного обычая. Мужчины, женщины и дети собрались вместе. Среди них бросается в глаза фигура в необычном одеянии: это шаман. Но что он делает? Он рисует на земле огромный круг, и люди рассаживаются по этой окружности. Вам это ничего не напоминает? Ну, конечно! Так же поступали дети, размечавшие площадку, чтобы поиграть в волейбол. Эти ситуации до того похожи, что можно перепутать. В определённом смысле происходит вообще одно и то же. Потому что шаман размечает площадку для культовой игры, которая вскоре здесь развернётся. Культовая игра — одна из изначальных игровых форм, которой мы и собираемся уделить внимание.

Люди собираются по краю очерченного шаманом магического круга. Эта фигура означает границу, внутри которой проявит себя Нечто, что не может и не должно проявить себя вне её. Что же это за Нечто? Дух или бог — существо, которое будет вызвано с другого плана мироздания, чтобы оно явило себя. Для этого ему необходимо особое пространство: «освящённая земля, место явления и откровения богов» [87] Fink: Spiel als Weltsymbol, S. 131. . То, что должно здесь произойти, выходит за рамки обычных, повседневных событий. Это явление не подчиняется обычной логике забот и трудов, работы и обязанностей, но не подчиняется и нормальной логике природных закономерностей. Духу или богу, который должен себя здесь явить, для этого явления необходимо особое священное пространство, подобное фермате во времени или пузырю на поверхности обычного мира. Вновь мы видим, сколь важны для игры границы. Игра состоится, и Нечто сможет показать себя в ней только в том случае, если её временные и пространственные границы тщательно и ясно очерчены, потому что без этого она не может гарантировать той Свободы, которая необходима, чтобы представить, проявить Священное: неисчислимое, недостижимое и непостижимое.

Очерченный шаманом круг — это самая древняя форма того, что римляне называли templum: храма. В этом-то храме и происходит культовая игра. Мы вызываем духа, а он является — являет себя — через шамана. Шаман не «играет» духа, как думает человек Нового времени — нет, это дух играет через шамана, как музыкант на скрипке. Согласно самым древним представлениям, дух или бог посещает общину, практикующую его культ, и являет ей себя через шамана. Произойдёт ли это — совершенно неизвестно. Как это происходит — никому не ведомо. Это непредсказуемая и захватывающая игра. К тому же никто не знает, что скажет людям этот бог или дух.

Культовая игра открывает игровое пространство, в котором проявляют себя божественное и священное. Для этого явления необходима совместная игра общины и шамана, священника и прихожан. В церкви это всё ещё так — по крайней мере там, где хоть что-то сохранилось от игры: в католической мессе или в литургии Иоанна Златоуста, которую вполне можно описать как тщательно сохранённый сборник сложных правил православных культовых игр. В самом деле: любая литургия есть игровое действо, предназначенное, чтобы в нём явил себя Дух Святой [88] Siehe dazu den Abschnitt «Die spielende Kirche» in: Rahner: Der spielende Mensch, S. 44–58. . Стоило бы предпринять специальное исследование вопроса, в какой мере утрата христианством своей привлекательности может быть связана с тем, что, вследствие Реформации, оно отвергло литургически-игровую опору духовности и поставило на её место серьёзность морали и знания. Ведь Дух веет только там, где он хочет. И есть все основания предполагать, что хочет он туда, где играют — то есть туда, где в культе кипит жизнь.

Культовые игры не руководствуются ни принципом «что я умею», ни принципом «кто кого», но только и исключительно эпифанией. Именно она диктует культовой игре её логику.

В культовой игре речь идёт о том, чтобы проявить Священное — что, однако, удаётся только потому, что и в ней действуют три основных свойства всякой игры: представление, свобода и со-участие.

Побудем ещё немного у самых истоков. В культовой игре шамана. Дух явил себя; все удовлетворены. В день следующего полнолуния род собирается вновь. Вновь выходит вперёд шаман и размечает поле игры. Но на сей раз немного иначе. Зрители рассаживаются не вокруг площадки, а лицом к полукругу, внутрь которого выходят люди в масках. К ним присоединяются музыканты. Начинается танец, мимическое представление. Разыгрывается сюжет из мифа. Перед нами изначальная форма театра, оперы или балета. Они берут начало из подобных архаических игр — зрелищ, которые в нашей культуре впервые встречаются в античной Греции, когда на культовых празднествах в честь Диониса танцоры в масках устраивали свои представления. Позже они переросли в грандиозные Дионисийские игры, для которых писали свои бессмертные трагедии Эсхил, Еврипид и Софокл.

Театральные подмостки и храм до того схожи, что их можно перепутать. Это сходство особенно бросается глаза, если взглянуть на иконостас православной церкви, который в деталях повторяет структуру здания сцены в античном театре. Сама логика игрового события также не обнаруживает больших различий между театрально-зрелищными и культовыми играми, ведь и у тех, и у других их привлекательность заключается в том, чтобы продемонстрировать нечто, что не могло бы явить себя другим способом. Вот только в этом «нечто» и состоит принципиальная разница: смысл культовых или шаманских игр в том, чтобы дать на время воплотиться демонами или богам, а в театральных играх центральное место принадлежит человеку. На заре театра, в эпоху аттической трагедии, одно ещё нечётко отделяется от другого, но в театре Нового времени, например, у Шиллера или Шекспира, единственным подлинным смыслом игры окончательно становится осмысление проблем, присущих человеку.

Главное, что предъявляет нам современная театральная сцена, это прежде всего человеческие характеры с их добродетелями и пороками. Она создаёт пространство резонанса, в котором зритель может совершить открытие самого себя. В этом заключается глубинное значение катарсиса , который для Аристотеля был самым важным результатом воздействия драмы. Театральное представление даёт человеку увидеть, кто он есть или кем мог бы быть.