Геральд Хютер - Спасите игру! Ведь жизнь — это не просто функция

Мы ещё увидим, что участвовать в игре можно по-разному. Со-играющим может быть и противник, и даже зритель. Для начала хватит нам и того, чтобы твёрдо определить: для понимания игры сущностно важно, что это всегда совместная игра, игра друг с другом [76] Eugen Fink geht so weit zu sagen: «Jedes Spiel, auch das verstockte Spiel des einsamsten Kindes, hat einen mitmenschlichen Horizont. „Und wei ter“: Das Spiel ist uranfänglich die stärkste bindende Macht, ist gemeinschaftsstiftend». Fink: Oase des Glücks, S. 41. .

Посмотрим ещё немного, как играет наша девочка. Она играет с куклой. А теперь спросим себя, как она с ней играет. Да просто играет так, как ей нравится! То есть наугад, как получится. Она не следует никакому плану, у неё нет цели, нет программы. Игра рождается прямо на глазах. Она не подчинена задаче и не приносит пользы. Она покоится сама в себе и именно поэтому совершенно свободна. Девочка самозабвенно играет, как придётся. И никто не знает, что будет дальше. «Игра, — пишет Фридрих Георг Юнгер в своём эссе „Игры“, — это тайна, ибо она не служит никакой цели, которая была бы превыше самого движения игры» [77] Friedrich Georg Jünger: Die Spiele. Ein Schlüssel zu ihrer Bedeutung, Frankfurt/Main: Klostermann 1953, S. 45. . Ойген Финк замечает: «Игровое поведение имеет только внутренние задачи, но не такие, которые стояли бы над ним» [78] Fink: Oase des Glücks, S. 23. .

И тут перед нами раскрывается вторая сущностная характеристика любой игры: она создаёт пространство свободы. Играющий может всячески испытывать самого себя. Перед ним распахнуты тысячи возможных игровых ходов, целое море возможностей. И всё это только потому, что играющий следует исключительно логике своей игры, гарантирующей его свободу.

Так философская рефлексия подтверждает данные нейробиологии, представленные нами в первой главе: тот, кто играет, свободен — и вместе с тем глубинным образом связан с тем Ты, с которым играет. В самой его природе лежит стремление следовать двум фундаментальным жизненным тенденциям — тенденциям, запечатлённым в структуре нашего мозга: нам, людям, присуще быть связанными с другими, мы стремимся принадлежать к группам, нам нравится общаться. Но точно так же мы хотим предъявить себя миру и дать в полной мере расцвести своей индивидуальности. Вот почему свобода представляет для нас столь высокую ценность. Свободно раскрыть себя перед миром — вот то желание, что живёт у каждого в глубине души. Так вот, чудо, которому учит нас игра, заключаются в следующем: одного без другого не бывает. Мы переживаем свободу только тогда, когда связаны с другими. А настоящая связь с другими — это та связь, в которую мы вступаем свободно. Эти «тогда» и «так» — и есть игра. Сама суть игры в том, что в ней всегда вместе играют свобода и привязанность. Если это получается, тогда образуется ещё и третий элемент. И, коль скоро мы хотим разобраться в сущностных свойствах игры, на него тоже придётся обратить внимание.

Для этого вновь вернёмся в детскую. Что мы там видели? Девочку, играющую с куклой. Она совершенно свободна в своей игре. Оставаясь в детской, она вышла на широкий простор, её комната преобразилась в игровое пространство встречи. А теперь спросим себя: во что она играет?

Мы уже говорили, что, играя, девочка не следует никакому внешнему плану, не стремится к какой-либо цели, которая лежала бы вне самой игры — но по ходу игры постоянно что-то происходит, что-то незапланированное и при этом неслучайное: что-то проявляет себя . Что-то проступает, становится видимым. Девочка вживается в какую-то роль: сегодня она может стать мамой, и у неё, как у мамы, будет дочка; а будет ли мама строгой или доброй, это покажет игра. Отчасти девочка подражает собственной матери, отчасти следует инстинкту, заложенному в ней самой. Её игра — это и подражание, и пред-восхищение одновременно, как сказал Фридрих Георг Юнгер: «Характерным признаком подражающе-предвосхищающих игр является то, что они в виде игры отображают не-игровое поведение» [79] Jünger: Die Spiele, S. 50. . Будучи подражательно-предвосхищающей, игра нашей девочки следует собственной логике, которую можно назвать «как будто»-логикой [80] Fink: Spiel als Weltsymbol, S. 75. . Девочка поступает так, как будто бы . Именно эта «как будто»-логика и даёт ей свободу проявить что-то, что за пределами пространства игры осталось бы невидимым. Таким образом девочка может открывать саму себя, развивать дремлющие в ней потенции. «Как будто»-логика позволяет девочке, взаимодействуя с Ты игрушки, самой развиваться в качестве Я — и вот мы вновь вспоминаем Мартина Бубера [81] Buber: «Ich und Du», S. 32. .

Точно так же проявляется всё то, что может кукла, и что она есть. Нужно только уметь наблюдать — и вы будете поражены, как много заключается в простой игре обыкновенной девочки. Но не меньше изумления вызовет любая другая игра, стоит только хорошенько её припомнить. Ведь все игры что-то проявляют: хотя бы сами себя, поскольку они бесцельны и удовлетворяются сами собою. «Игра… есть самопредставление», — справедливо замечает Ганс-Георг Гадамер, в ней всегда нечто проигрывает-ся . Но это ещё не всё; ведь именно благодаря тому, что её игра довольствуется сама собой и спокойно себя проигрывает, играющая девочка может в этой игре полностью выразить себя. Она вы-игрывает себя точно так же, как человек себя выражает . Она показывает себя во всей красе. Ещё раз слово Гадамеру: «Самопредставление игры производит такое действие, что играющему удаётся, играя во что-то, то есть что-то представляя, одновременно произвести представление самого себя» [82] Ebd., S. 114. .

Итак, мы можем утверждать, что, как это отмечает Ойген Финк, в конечном итоге «для любой игры, всегда характерен момент представления» [83] Fink: Oase des Glücks, S. 38. . Это свойство любой игры в каждой конкретной игре может проявляться очень по-разному — но магия игры всегда заключается в том, что в её рамках находит своё проявление что-то, что вне её рамок остаётся невидимым и открывается нашему взору только потому, что рождается в процессе проникновения привязанности и свободы, которое мы уже назвали одной из главных характеристик игры. Во взаимной игре раскрывается простор для свободного развития человеческого потенциала. Простор столь широк благодаря тому, что в игре играющего встречает такое Ты, которое ничего не хочет от него и ничего не требует, и оно само не предназначено ни для какой цели: игрушка.

Кроме всего прочего, этим объясняется, почему девочка, когда вырастет, в один прекрасный день оставит куклу, да и другие игрушки забросит. Каждой игрушке своё время. О, что за драмы разыгрываются, бывает, в день рождения: Филиппу подарили игрушку, которую он выпрашивал три месяца, и выяснилось, что он для неё слишком взрослый! Сколько разбилось родительских сердец при виде ещё недавно горячо любимых кукол, вдруг потерявших свою привлекательность и пылящихся на полке. Это происходит в тот момент, когда игрушка уже вы-играла весь свой потенциал, когда она до-играна до дна, опустошена. Тут-то игрушка и перестаёт быть Ты, она переходит в разряд «это», предметов, которым ещё недавно она противостояла как одушевлённое «существо». Когда плюшевые звери становятся вещами — да, это немного похоже на смерть. Ведь предметы живут в реальности. Они прочно привязаны к своему предназначению. И только одушевлённые волшебством игры, они могут раскрыть таящийся в них резервуар возможностей. Чудесно озвученная Чайковским сказка о Щелкунчике могла бы спеть нам об этом.