Геральд Хютер - Спасите игру! Ведь жизнь — это не просто функция

И у того, кто всё время играет только в «Монополию», рано или поздно будет мозг настоящего манчестерского капиталиста. Но ни того, ни другого это не приведёт к подлинному внутреннему росту, в ходе которого расширялось бы пространство опыта, а мозг генерировал бы новые, никакими планами не предусмотренные перспективы.

Все те, кто хочет выехать на играх, тренируя определённые компетенции и навыки, рискуют попасть в шестерёнки этого механизма. Кто умеет им пользоваться, тот знает, как употребить игру по своему вкусу — или злоупотребить ею. При этом настоящую, творческую, живую игру он разрушает в любом случае. Он взращивает монокультуру там, где нужно насадить пышные леса разнообразнейших игр.

День игры — это день праздника, и каждая игра — это праздник цветущей жизни. Но в тот момент, когда homo oeconomicus провозгласит последнюю игровую площадку сферой своей хозяйственной деятельности, с этим цветением будет покончено и последний праздник превратится в рабочий день. Мир станет пустыней.

Но он не должен становиться пустыней. Ведь повсюду и всегда дети приходят в мир как существа ищущие. И вполне возможно, что в будущем мы сумеем лучше, чем раньше, не мешать им в их поиске, подталкивая туда, где, как нам кажется, можно найти готовые надёжные решения. Нужно только отдавать себе отчёт, насколько даже игры наши подвержены влиянию экономического мышления, и искать пути к тому, чтобы восстановить их изначальную сущность.

Поэтому сейчас самое время вспомнить о homo ludens и защитить его. Более того: пора активно противопоставить «человека играющего» «человеку экономическому», укрепить этот образ и дать ему необходимое питание. Мы видим в homo ludens колоссальный потенциал, благодаря которому он может разрушить безраздельное господство homo oeconomicus, стать ему сильным соперником и в созданной им пустыне начать взращивать новые оазисы жизни.

Призыв «Спасите игру» означает минимум две вещи. Во-первых, мы должны защитить наши игры, время и пространство игры от использования в чуждых целях и — в самых худших случаях — от надругательства. Во-вторых, нам надо быть начеку, чтобы сами игры не подверглись заражению. Эта опасность угрожает им там, где в игру вмешиваются экономические факторы, подчиняя её внутреннюю логику и динамику своему диктату. Так разрушается игра. И спасать её нужно прежде всего от этого.

Но как это сделать? Для начала стоит незамутнённым взором посмотреть на наши игры, чтобы найти и сформулировать несколько фундаментальных сущностных качеств, свойственных настоящей игре. В дальнейшем эти характеристики смогут служить в качестве критериев, помогающих определить, какие условия должны быть выполнены, чтобы игра действительно была игрой, и где нам нужно организовать противодействие, чтобы уберечь мир игры от проникновения чуждых и даже враждебных влияний, способных его повредить. Короче говоря: чтобы предотвратить разрушение игры, мы хотим сделать попытку сформулировать, в чём состоит её сущность.

Для этого в первой части главы мы разработаем три основных признака любой настоящей игры, а затем — выявим пять её архетипических форм. Во второй части мы рассмотрим, каким образом эти формы могут стать островками жизни в сегодняшнем мире, а также узнаем, что может этому помешать.

Спросим: что такое, в сущности, игра? Чем она выделяется среди всех других видов человеческой активности? До сих пор мы действовали так, будто нам известно, что такое игра. Теперь давайте докопаемся до сути. Для этого придётся обратиться к самым истокам: туда, где игра выступает во всей своей свежести, молодости и первозданной чистоте. Что вы скажете, если мы зайдём ненадолго в детскую?

Ну вот. Что мы здесь видим? Девочка играет с куклой. Одевает её, раздевает. Стелет ей постельку, укладывает, разговаривает с нею. Тумбочка — дом куклы, стул — сторожевая башня, коврик — остров. Главное — девочка разговаривает с куклой. Кукла для неё не предмет, а Ты [69] Hans-Georg Gadamer hat das sehr genau erkannt: Die Seinsweise des Spiels lässt nicht zu, dass sich der Spielende zu dem Spiel wie zu einem Gegenstand verhält. «Hans-Georg Gadamer: Wahrheit und Methode». Grundzüge einer philosophischen Hermeneutik (1960), Gesammelte Werke, Bd. 1, Tübingen: Mohr 1986, S. 108. . Она представляет собой нечто «бесконечно большее, нежели орудие действия», говорит Ойген Финк, «большее, нежели просто вещь» [70] Eugen Fink: Oase des Glücks. Gedanken zu einer Ontologie des Spiels, Freiburg/Breisgau, München: Alber 1957, S. 34. : она — Ты. И, освещённая светом этого Ты, детская превращается в кукольный мир. Всё в нём одушевлено, всё наполнено жизнью. Каждая игрушка превращается в Ты. Именно об этом писал Рильке в четвёртой Дунайской элегии:

Таков игровой мир нашей маленькой игруньи: это пространство встречи, пространство промежутка, пространство роста, здесь и сейчас она полностью погружена в игру, в которой всё играет с нею и она со всем; её игра — это мир общения и обращения к Другому.

При ближайшем рассмотрении это не очень отличается от того, что было в первобытных культурах. Мы уже упоминали spell : пронизывающее мир наших предков волшебство, попадая в сферу которого всё начинает играть в великую игру жизни. Для этого изначального миропонимания дерево и человек, река и зверь, гора и бог — все они равно заслуживают обращения на Ты. Древние жили в мире великой Игры, в котором любая встреча — с чем угодно! — была встречей с Ты. Вспомним Гёльдерлина: «Тогда я играл без забот/ с цветами в лоне деревьев,/ и пузыри неба/ играли со мной» [72] Hölderlin: «Da ich ein Knabe war», S. 230. (перевод В. Штемпеля).

Всё — Ты; мы участвуем в великой игре жизни: с природой, в природе, объемлющей нас — в великой игре Космоса, о которой какой-нибудь Гераклит знал не меньше, чем какой-нибудь Ницше. Насколько можно судить, игра здесь — это «естественный процесс» [73] Gadamer: «Wahrheit und Methode», S. 110. . И изначальная природа детской игры проявляется именно в том, что ребёнок живёт в игре и с игрушками как играющий среди играющих.

Однако вернёмся в детскую: что, собственно, там происходит? Там играют друг с другом, и в этой игре игрушка преображается в живое Ты; в этой игре пластмассовая божья коровка — такой же полноправный участник, как и бумажный пакет из булочной. Всё играет со всем. Игра в своём изначальном состоянии — это всегда совместная игра, это всегда встреча. «Всякая настоящая жизнь есть встреча», — учил Мартин Бубер [74] Martin Buber: «Ich und Du» (1923), in: Ders.: Das dialogische Prinzip, Heidelberg: Schneider 1984, S. 7–136, hier S. 15. . Точно так же можно сказать: игра есть настоящая жизнь ровно в той мере, в какой она открывает пространство встречи. Кто хочет играть по-настоящему, должен играть с кем-то. Как та маленькая девочка, он сам творит себе товарищей по играм, ибо игрушка становится для него Ты. Или повторим вслед за Гансом-Георгом Гадамером: «Чтобы игра состоялась, „другой“ не обязательно должен в ней действительно участвовать, но всегда должно наличествовать нечто, с чем играющий ведет игру и что отвечает встречным ходом на ход игрока» [75] Gadamer: «Wahrheit und Methode», S. 111. (пер. М. А. Журинской).