Андрей Фурсов - Хозяева и бенефициары глобального хаоса. Как победить в битве за будущее

– А законодательно этот процесс поддерживается?

– Сейчас разрабатывается закон о социальном предпринимательстве, но это процесс не быстрый. Хотя власти очень стараются. Я даже удивлен такому интересу с их стороны.

– Как вы пришли к «экономике заслуг»?

– Я закончил МГИМО, причем два факультета – экономический и юридический. Стал работать трейдером в компании ЛУКОЙЛ, продавал нефть на экспорт. Такую работу сложно назвать интересной, так как я продавал товар, который не нуждался в рекламе. Покупатели стояли в очереди. Однажды я долго торговался, получил лучшую цену, но меня никто не похвалил, наоборот, поругали, так как деньги должны были оседать за рубежом, а не приходить в Россию. Поняв, что инициатива наказуема, я уволился и пошел работать в Русский банк развития. Там тоже было скучно, но у меня завязались знакомства во властных структурах. Я стал частным консультантом и оказывал лоббистские услуги: сводил чиновников и бизнесменов и помогал в оформлении документов. Это было в начале нулевых годов. В 27 лет у меня случился личный кризис. Поводом послужил один контракт: мне предложили оказать помощь в получении денег из бюджета, которые были выделены солдатам за участие в боевых действиях. Ребята, которым эти деньги полагались, все погибли, но в государственном бюджете расходы были уже предусмотрены. Я понял, что занимаюсь не тем делом, и перестал работать лоббистом. Стал искать себя, ездил по монастырям, был в Индии.

Приятель посоветовал мне прийти в храм Христа Спасителя, к мощам святого Андрея Первозванного, и спросить у Бога, что делать. Это был интересный опыт. В очереди пришлось стоять больше шести часов. Люди вроде бы идут прикоснуться к божественному, но ведут себя друг с другом так, будто в ад ломятся за деньгами. Подойдя к мощам, я задал вопрос: «Что мне делать?» И вдруг у меня в голове вспыхнул яркий свет. Знающие люди сказали, что это знак и теперь Бог будет меня направлять. Очевидно, сработало. Постепенно, общаясь с интересными людьми, я пришел к идее экономики заслуг, создал лабораторию и занимаюсь полезным делом, которое мне очень нравится.

Беседу вел Сергей Правосудов

Декабрь 2012

На вопросы журнала отвечает исследователь культуры Белой эмиграции, заведующий кафедрой русского языка и литературы Государственного университета Ниццы профессор Рене Герра

– Рене Юлианович, когда на улицах Парижа появились баррикады и Франция оказалась на пороге гражданской войны, вы были студентом, уже писавшим в Сорбонне магистерскую диссертацию. Эти события весны 1968 года вспоминают как «красный май». Скажите, почему левые идеи были столь привлекательны для парижского студенчества? Что заставило молодых французов идти на столкновение с полицией под красными флагами, с портретами Мао, Троцкого, Кастро, Ленина и Маркса?

– К моему сожалению, на улицу пошли тогда даже некоторые дети русских эмигрантов первой волны. Это не просто мода была, увлечение… Тогда было немало людей, которые действительно думали, что после такой революции может наступить «светлое будущее». Молодые идеалисты искренне верили в то, что если коммунисты возьмут власть, жизнь во Франции будет намного лучше.

Помню, в общежитии появилось огнестрельное оружие. Скажу честно, я просто уехал тогда из Парижа от греха подальше: мало ли, шальная пуля, а участвовать в этих беспорядках я, конечно, не собирался. Ситуация же была, что называется, на грани. Постоянные столкновения с полицией. Было несколько жертв. Не одну неделю стояли трехметровой высоты баррикады. После «красного мая» многие парижские улицы заасфальтировали, чтобы из булыжника нельзя было построить их снова. Чудо, что не произошло настоящего кровопролития.

Что говорить, в 1968 году коммунисты могли взять во Франции власть голыми руками! Просто они тогда испугались гошистов (маоисты, троцкисты, анархисты). Предпочли остаться в оппозиции – это проще.

– Почему многие видные французские писатели – Ромен Роллан, встречавшийся и любезно беседовавший со Сталиным в 1935 году, Андре Жид (до своего путевого очерка «Возвращение из СССР»), Анри Барбюс – симпатизировали левым, советской власти?

– Большевики были по-своему гениальны. Они смогли привлечь на свою сторону многих западноевропейских интеллектуалов. Какими методами? Если писатель придерживался правильных, с точки зрения советской власти, убеждений, в Союзе его переводили и печатали миллионными тиражами. Человек вообще слаб. Любой же писатель начинает просто млеть от счастья, когда его переводят и издают огромными тиражами.

К слову, во Франции эти писатели разными способами перекрывали кислород русским писателям-эмигрантам. У прожившего тут полвека Бориса Зайцева вышло всего две книги, переведенные на французский язык! И в действиях творческой интеллигенции во Франции уже не находишь ничего странного, если знаешь, что жена Ромена Роллана, Мария Кудашева, была агентом иностранного отдела НКВД, что была завербована модель и муза известного художника Анри Матисса Лидия Делекторская, которую я знал, что жена поэта Луи Арагона – Эльза Триоле, сестра Лили Брик, являлась агентом НКВД.

– А почему многие французские слависты симпатизировали левым идеям, Советскому Союзу?

– Я поступил в Сорбонну в 1963 году. Департамент славистики в Сорбонне тогда – это два десятка профессоров и преподавателей и несколько сот студентов. 1960-е годы – расцвет славистики во Франции. После войны, так как мы были союзниками, французские власти решили, что русский надо преподавать в школах и университетах, так как это язык союзника, который сыграл большую роль в разгроме немецкого фашизма. Кто стал заниматься русским языком в поколении старше меня и в моем? 95 % – дети, внуки и прочие родственники французских коммунистов. Несколько процентов студентов – дети эмигрантов первой волны. И еще несколько милых чудаков в Париже хотели читать в подлиннике Достоевского и Пушкина. В те времена почти все профессора-слависты были сталинистами. Как минимум – «попутчиками». Эти люди ездили в СССР, принимали в Париже советских литературоведов «в штатском». Это не преувеличение, ведь хорошо известно, кого пускали оттуда – сюда. Сам многое видел. Я – безумец, который в конце 1967-го решил написать магистерскую диссертацию о Борисе Зайцеве (Герра защитил ее летом 1968-го на отлично, а осенью уехал стажером-аспирантом в Москву. – Ред .). Чтобы сойти за нормального человека, мне надо было в крайнем случае готовить диссертацию о ком-то нейтральном вроде Глеба Успенского. Хорошим тоном у французских славистов было писать о Максиме Горьком, Владимире Маяковском, Демьяне Бедном, Александре Фадееве, Николае Островском…