Джиа Толентино - Кривое зеркало [Как на нас влияют интернет, реалити-шоу и феминизм] [litres]

Сегодня идеальная женщина – это тип, который спокойно сосуществует с феминизмом в его рыночной и типичной форме. Такой феминизм строится на открытой демонстрации себя и привлекательности для как можно большего количества людей. В таком представлении индивидуальный успех женщин значительно преувеличен. Феминизм не избавил нас от тирании идеальной женщины, а замаскировал ее и сделал более изощренной. Сегодня обычной женщине психологически легко (как никогда прежде) вести жизнь в стремлении к идеализированному миражу собственного образа. Она убеждена – небезосновательно и при полной поддержке феминизма, – что сама является архитектором своей исключительной, постоянной и часто приятной власти над собственным временем, деньгами, решениями, личностью и душой. А обеспечивает эту власть тот самый идеализированный мираж. Выяснение, как «стать лучше», будучи женщиной, – это смешной и часто аморальный проект, часть большого, столь же смешного и аморального проекта обучения тому, как стать лучше в условиях стремительно ускоряющегося капитализма. В этих стремлениях большинство наслаждений превращается в ловушки, а каждое публичное требование непрерывно нарастает. В условиях такой системы удовлетворение постоянно остается вне досягаемости.

Но чем хуже становится ситуация, тем сильнее человек стремится к оптимизации. Я думаю об этом каждый раз, когда делаю нечто такое, что кажется мне особо эффективным и служащим моим интересам – например, когда выполняю упражнения у балетного станка или иду обедать в сеть салатных кафе типа Sweetgreen, которые совершенно не похожи на нормальные кафе, а больше напоминают заправочные станции. Чаще всего я ем отвратительно быстро – бойфренд однажды сказал, что я жую так, словно кто-то собирается отобрать у меня еду. В салатном кафе я ем еще быстрее, потому что (и это справедливо в отношении многого) стоит замедлиться лишь на секунду, и мурашки тут же побегут по коже. Sweetgreen – это чудо оптимизации: сорок человек, которые пишут текстовые сообщения или перебирают документы, не отрывая взгляда от бумаг, заказывают «цезарь» с курицей и даже не смотрят на смуглых людей в шапочках, которые добавляют нарезанную курицу в салат, словно это цель их жизни, а цель жизни их клиентов – шестнадцать часов в день отправлять электронные письма, не отвлекаясь даже на миску питательных веществ, призванных сгладить пагубное влияние городской жизни на здоровье.

Ритуализация и аккуратность этого процесса (и тот факт, что кафе Sweetgreen очень даже неплохи) скрывают интенсивную и всеобъемлющую искусственность, которая определяет тип соответствующей жизни. Идеальный потребитель нарезанного салата сам по себе эффективен: он должен съесть свой двенадцатидолларовый салат за десять минут, потому что ему нужно дополнительное время для работы, которая позволяет ему каждый день получать свой двенадцатидолларовый салат. Он испытывает физическую потребность в этом двенадцатидолларовом салате, потому что это самый надежный и удобный способ создать витаминный барьер против общей дисфункции, которая возникает из-за его работы, вызывающей потребность в салате и позволяющей его приобрести. Первый и лучший хронист акселерационистского кошмара экономики нарезанных салатов Мэтт Бьюкенен в 2015 году писал в книге «Шило»:

Готовый салат предназначен… освободить руку и глаза человека при потреблении питательных веществ, благодаря чему драгоценное внимание можно направить на маленький экран, где оно значительно более необходимо. Это позволяет потреблять данные : служебные электронные письма, почти бесконечный каталог Amazon, совершенно бесконечную ленту Facebook, где, покупая подгузники или изучая рекламу, разбросанную между фотографиями котиков и младенцев, человек приносит прибыль крупной интернет-компании, что явно хорошо для экономики. Ну, или по крайней мере лучше, чем провести обед за чтением книги из библиотеки, потому что на этом никто заработать не сможет.

Чуть дальше Бьюкенен описывает готовый салат как «идеальное питательное подкрепление для современного работника среднего уровня», у которого нет «ни времени, ни желания обедать по-настоящему… потому что это требует больше внимания, чем то, что необходимо для автоматического эллиптического движения руки от миски к лицу, раскрытия рта и пережевывания зелени, пока миска не опустеет и ее можно будет выбросить в мусорное ведро под столом».

По современным меркам описанный Бьюкененом процесс – механическое и эффективное потребление салата без необходимости отрываться от электронной почты – пример хорошей и правильной жизни. Это прогресс и индивидуация. Это то, что вы делаете, когда немного продвигаетесь вперед, когда хотите продвинуться вперед еще немного. Эффект белки в колесе стал очевиден давным-давно. (В 1958 году экономист Джон Кеннет Гэлбрейт писал: «Больше нельзя полагать, что благосостояние при высоком уровне производства выше, чем при низком… Высокий уровень производства порождает более высокий уровень потребностей, требующий более высокого уровня удовлетворения желаний».) Сегодня, когда экономика находится в состоянии неопределенности, значительная часть того, что было глупым и адаптивным, стало глупым и обязательным. Уязвимости, которая присутствует всегда, следует избегать любой ценой. И поэтому я иду в Sweetgreen, когда мне нужно быстро подкрепиться овощами – всю неделю я работаю до часу ночи, и у меня нет времени готовить обед, потому что я снова должна работать до часу ночи. Как шимпанзе, я пытаюсь установить визуальный контакт через прозрачный барьер, словно это хоть чем-то облегчит стремительно нарастающие требования к продуктивности, заставляющие две череды людей целый день готовить салат «цезарь» и потреблять его. А потом я «хватаю» свой салат и съедаю его за десять минут, одновременно просматривая электронную почту. А по дороге домой напоминаю себе, что в следующий раз, чтобы заработать бонусные баллы, мне следует купить салат через специальное приложение.

В условиях искусственных, но постоянно нарастающих обязательств очень легко ввести в свою жизнь ритуалы, которые кажутся смешными и, возможно, не имеющими оправданий. Женщины ощутили это на собственной шкуре давным-давно.

Я довольно поздно прониклась здоровым образом жизни – блюдами с овощами и физическими упражнениями. До поступления в Корпус мира в двадцать один год ни то, ни другое я не считала приемлемым для себя – багаж, оставшийся мне от переходного периода. В детстве я была гимнасткой, потом стала чирлидером, но гимнастика была занимательной, а чирлидерство – необходимым: в моей школе нужно было заниматься спортом, а у меня не было ни способностей, ни духа конкуренции, чтобы выбрать что-то другое. В юности я пристрастилась к пицце, кесадилье и булочкам с корицей – всему виной апатия и стремление к наслаждениям. И это в то время, когда девушки, подавленные неожиданными требованиями красоты, одна за другой подхватывали анорексию и булимию словно ужасный вирус. Перелистывая дневник, я нахожу в нем записи о том, как девчонки из команды упрекали меня в том, что я потребляю углеводы после заката. Парень, который явно был влюблен в меня, часто проявлял свою заботу, сообщая мне, что я поправилась. («Ну и что! – как-то раз ответила я ему. – Вот прямо сейчас пойду на кухню и плотно поем!») Я не мучилась похмельем, как многие из моих друзей, но каждый раз, когда они заговаривали о диетах или упражнениях, буквально ощущала, как меня непреодолимо тянет пропустить трапезу и срочно заняться приседаниями. Чтобы как-то с этим справиться, я всеми силами избегала спортивных залов и продолжала питаться как каменщик: здоровье я воспринимала как дисциплину, дисциплина – это наказание, а наказание было концепцией, которая неизбежно загнала бы меня в кроличью нору подсчета калорий и рвоты. Большую часть жизни я считала, что лучше быть слегка нездоровой и забыть об активном занятии всем тем, что совершенствует тело.