Дэвид Брукс - Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

Консервативные политики безоговорочно принимали индивидуализм рынка. Они яростно возражали против любых попыток государства вторгнуться в экономическую деятельность индивидуумов. Консерваторы работали над законопроектами, призванными обеспечить максимальную экономическую свободу: низкие налоги, чтобы люди могли сохранить больше своих денег и воспользоваться ими; приватизация социального страхования, чтобы люди могли в большей степени, чем ранее, влиять на размер своей будущей пенсии; программы школьных ваучеров, чтобы люди могли выбирать школы для своих детей.

Либералов больше интересовал индивидуализм в сфере морали {449} 449 Mark Lilia, «А Tale of Two Reactions,» New York Review of Books, May 1998. . Они яростно возражали против любых попыток государства вмешаться в вопросы семьи и брака, структуры семьи, роли женщины в обществе, а также в дела, касающиеся рождения и смерти. Эти политики ратовали за максимальную социальную свободу. Индивиды должны иметь свободу выбора в вопросе абортов и эвтаназии. Либеральные активисты настаивали на соблюдении прав подозреваемых в преступлениях. Религии, со всеми их рождественскими вертепами и менорами, должны быть полностью отстранены от участия в общественной жизни, чтобы они не посягали на свободу совести индивидов.

Индивидуализм левых и правых породил два успешных политических движения – одно в 1960-е, другое в 1980-е годы. В течение целого поколения – и неважно, республиканцы или демократы в тот момент находились у власти, – ветер эпохи дул в сторону самостоятельности, индивидуализма и личной свободы, а не в сторону общественных интересов и социальных обязательств.

Гарольд обнаружил также, что его новые коллеги в философском плане – поголовно материалисты. Как либералы, так и консерваторы тяготели к экономическим объяснениям любой социальной проблемы и обычно пытались решить ее вливанием денег. Некоторые консерваторы предлагали, чтобы восстановить семью, ввести налоговые зачеты, выплачиваемые за рождение ребенка. Для борьбы с бедностью в городах они предлагали создавать промышленные зоны с льготным налогообложением, для улучшения качества образования продвигали программы школьных ваучеров.

Либералы больше обращали внимание на другую графу фискальных отчетов – на расходные статьи. Они пытались направить больше денег на ремонт школ. Они предлагали инвестировать в стипендии, чтобы как можно больше молодых людей могли окончить колледж. При этом обе стороны были твердо убеждены в том, что существует прямая связь между понятиями «улучшение материального положения» и «решение проблемы». И те и другие полностью пренебрегали всем тем, что касалось характера, культуры и нравственности.

Другими словами, они раскололи наследие Адама Смита точно пополам. Да, Смит написал книгу «Богатство народов», в которой описал экономическую деятельность и «невидимую руку рынка». Но он также сочинил и другую книгу – «Теория нравственных чувств», в которой описал, как сочувствие и стремление к уважению формируют качества индивида. Адам Смит считал, что экономическая деятельность, описанная в «Богатстве народов», зиждется на прочном моральном основании, описанном в «Теории нравственных чувств». Но в последние десятилетия первая книга стала чрезвычайно знаменитой, а вторую, хотя изредка и цитируют, никогда не принимают слишком всерьез. Нынешний дух времени высоко ценит первую книгу, но не знает, что делать со второй.

Гарольд обнаружил также, что самым высоким статусом в Вашингтоне обладают люди, которые изучают темы, связанные с оружием и банками. Люди, пишущие о войне, бюджете и мировых финансах, воспринимаются как титаны, а человека, который пишет о семейной политике, дошкольном воспитании и местном самоуправлении, третируют, словно неуклюжего «ботаника» на студенческой попойке. Попробуйте поймать в коридоре и отвести в сторону сенатора, чтобы поговорить с ним о важности материнского воспитания в деле развития гармоничной личности, – и сенатор выслушает вас с высокомерной снисходительностью, словно вы просите денег на организацию экспериментальной фермы, где будете заниматься трудотерапией подростков, оставшихся без попечения родителей. Потом он отойдет от вас и пойдет разговаривать о действительно важных вещах – новом законе о налогах или оборонном контракте.

При этом политики сами по себе – в высшей степени общественные животные. Они пробились наверх благодаря своей высокой эмоциональной чувствительности, но, занимаясь политикой, они начисто забывают об этой своей способности. Мыслят они сугубо механистически и всерьез воспринимают только те факторы, которые можно оценить количественно, а затем вставить цифры в очередной закон.

Гарольд проникся твердой уверенностью в том, что в наше время подобный стиль мышления привел к катастрофической по своим последствиям политической стратегии. Эта политика оказала очень вредное влияние на социальный климат. Политики улучшали условия материального существования и в то же время подрывали основы общественных отношений, причем делали это бездумно и разрушительно.

Некоторые из этих ошибок явились с левого фланга политического спектра. В 1950-1960-е годы реформаторы, наблюдая запущенные, полуразрушенные кварталы многоквартирных жилых домов, из самых лучших побуждений поклялись заменить их новой, качественной застройкой. Да, те старые кварталы были ужасны, и тем не менее там сложилась определенная система взаимопомощи, а жителей связывали неформальные дружеские отношения. Когда старые ветхие постройки были снесены и заменены новым муниципальным жильем, материальные условия жизни людей стали лучше, но зато испортился моральный климат. С точки зрения социального взаимодействия новые кварталы превратились в разобщенные пустыри, совершенно непригодные для человеческого проживания.

Политика социального вспомоществования, выплаты пособий, практиковавшаяся в 1970-е годы, подорвала основы семьи. Правительственные деньги подняли уровень материального благосостояния получателей, но в эпоху ослабления моральных принципов они же побудили многих молодых женщин рожать вне брака, а это окончательно добило институт полной семьи.

Не менее неудачные политические решения пришли справа. В эпоху полной свободы рынка такие гиганты, как сеть супермаркетов «Уолмарт», разорили владельцев маленьких магазинов, а заодно сеть добрососедских отношений в квартале, которую эти магазинчики поддерживали. Глобальные финансовые рынки разорили мелкие банки, а это, в свою очередь, привело к тому, что жители какого-нибудь маленького городка перестали знать своего банкира в лицо – его сменила хищная орда финансовых посредников, живущих где-то за тысячи миль от этого городка.