Дэвид Брукс - Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

Создавая образ живописного полотна, мозг одновременно выносит ему оценку. Многие исследования показывают, что в живописи есть темы, которые нравятся большинству зрителей. Деннис Даттон в книге «Художественный инстинкт» утверждает, что большинство людей тяготеет к простым темам – пейзажам с большими открытыми пространствами, водой, дорогами, животными и немногочисленными людьми. Эти предпочтения прекрасно известны художникам-ремесленникам.

Специалисты по эволюционной психологии утверждают даже, что люди во всем мире предпочитают изображения ландшафтов, чем-то напоминающих африканскую саванну – прародину человечества. Зато, как правило, не любят изображений густых зарослей, сквозь которые тяжело пробраться, и знойных пустынь, лишенных животворных источников воды и пищи. Люди любят изображения просторных лугов {503} 503 Denis Dutton, The Art Instinct: Beauty, Pleasure, and Human Evolution (New York: Bloomsbury Press, 2009), 17-19. , покрытых густой сочной травой, картины рощ и зарослей кустарника, рек и ручьев, цветов и фруктовых деревьев, а также открытого горизонта – хотя бы в части картины. Критики заметили, что кенийцы предпочитают работы Гудзонской школы [145] Гудзонская школа – группа американских художников (в основном пейзажистов) первой половины XIX века. картинам с изображением своих родных пейзажей. Причина, как утверждают эти критики, заключается в том, что ландшафты долины реки Гудзон в штате Нью-Йорк больше напоминают вид африканской саванны в плейстоцене, чем современная саванна в Кении, ставшей с тех пор гораздо более засушливой.

Обобщая, можно сказать, что люди любят фракталы {504} 504 Gazzaniga, 229. – паттерны, которые повторяют те же очертания в разных масштабах. Природа изобилует фракталами: горные хребты с пиками, которые более или менее повторяют очертания друг друга, листья и ветви деревьев, рощи молодых деревьев, реки и их притоки. Мы любим фракталы с небольшими изменениями, но не слишком сложные. Ученые даже научились измерять допустимую плотность фракталов. Майкл Газзанига иллюстрирует это следующим примером: предположим, вас попросили нарисовать на листе бумаги дерево. Если вы оставили лист чистым, то фрактальную плотность будем считать равной единице. Если вы нарисуете ветви и листву такими густыми, что лист станет совершенно черным, то фрактальную плотность изображения мы примем равной двум. Люди, как правило, предпочитают изображения с фрактальной плотностью, равной 1,3, – рисунок должен быть подробным, но не слишком {505} 505 Gazzaniga, 230. .

Эрика не думала о фракталах, созерцая картины Вермеера, ван Эйка или Боттичелли. Ее восприятие было подсознательным. Она просто стояла перед картинами и наслаждалась ими.

Через некоторое время Эрика решила сама заняться искусством. Она попробовала себя в фотографии и акварели, но поняла, что эти виды искусства мало ее интересуют и к тому же она начисто лишена к ним таланта. Но однажды она нашла кусок дерева и сделала из него кухонную доску. Эрика получала большое удовольствие, каждый день глядя на эту доску и используя ее для резки хлеба, овощей и мяса. В течение следующих нескольких лет, пока ее руки еще могли выполнять такую работу, она изготовила много разной деревянной утвари.

По утрам она плавала в бассейне, гуляла, а потом шла в свою маленькую мастерскую. Джин Коэн, руководитель Центра старения Национального института психического здоровья, утверждает, что регулярность и продолжительность деятельности важнее, чем она сама {506} 506 Gene D. Cohen, The Mature Mind: The Positive Power of the Aging Brain (New York: Basic Books, 2005), 148. : «Другими словами, клуб любителей книг, регулярно собирающийся на заседания в течение многих месяцев или лет, приносит больше душевного комфорта, чем такое же количество одноразовых мероприятий – например, походов в кино, на лекции или на прогулки».

Регулярно занимаясь резьбой по дереву, Эрика вдруг поняла, что у нее появились прочные навыки и выработались свои приемы. Она научилась оценивать древесину – не вообще, а именно конкретный кусок дерева – с точки зрения его пригодности для той или иной поделки. Ей надо было просто угадать, какую вещь таит в себе этот кусок – подставку для салфеток, книжную полку или даже столешницу.

Сначала дело шло с большим трудом. Но она постоянно ходила по магазинам, посещала ремесленные ярмарки, смотрела, как работают мастера. Ей не нравилась атмосфера «аутентичности», царившая в мастерских, но ей нравились сами изделия и то, как над ними работают. Наблюдая и работая сама, Эрика неуклонно совершенствовала и оттачивала свое мастерство. Постепенно у нее выработалась интуиция – она начала чувствовать материал и ощущать верность своих движений. К своему удивлению, она вдруг обнаружила, что у нее появился даже свой особый стиль. Она и сама не понимала, откуда он взялся. Она просто возилась с очередным изделием до тех пор, пока у нее не получалось что-то сносное.

Снова и снова Эрика переоценивала свои возможности, желая слишком многого. Сейчас, на склоне лет, она не могла примириться с мыслью о том, что каждое искусство требует времени для овладения им. Она старалась изо всех сил и работала с наслаждением, но каждый раз оставалась недовольна результатом. Ей представлялось в мечтах какое-то идеальное изделие, и она принималась без устали работать, чтобы создать его, но ей никогда не удавалось преодолеть разницу между реальным предметом и тем идеалом, который она видела своим внутренним взором. Но она упрямо продолжала стремиться к этому идеалу. Теперь она понимала, что мог чувствовать Марсель Пруст, когда на смертном одре диктовал дополнения к своему роману. Он хотел отредактировать главу, в которой герой умирал, так как теперь доподлинно знал, что чувствует умирающий {507} 507 Lehrer, 87. .

Муза приходила и уходила. Проработав несколько часов, она чувствовала, что мозг ее сейчас вскипит, и работа теряла всякую прелесть. Движения становились неуклюжими, ленивыми и медленными. Бывало, она просыпалась среди ночи, точно зная, что надо сделать, чтобы вещь получилась. Математик Анри Пуанкаре решил одну из самых трудных своих задач, садясь в автобус. Решение просто пришло к нему, как неожиданное озарение {508} 508 Nancy С. Andreasen, The Creative Brain: The Science of Genius (New York: Plume, 2006), 44. : «Я, как ни в чем не бывало, продолжил прерванный разговор, – писал позже Пуанкаре, – но дело было уже сделано. Я чувствовал, я знал, что задача решена». Эрика иногда тоже испытывала такие озарения в самые неожиданные минуты: когда, например, парковала машину или заваривала кофе.

Как все художники и ремесленники, она стала игрушкой в руках муз. Способность к творчеству пряталась в глубинах подсознания и ускользала от власти разума. Поэтесса Эми Лоуэлл писала {509} 509 Guy Claxton, Hare Brain, Tortoise Mind: How Intelligence Increases When You Think Less (New York: Harper Perennial, 2000), 60. :