Дэвид Брукс - Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

Обсуждая взгляды Льва Толстого в своем знаменитом эссе «Еж и лисица», философ Исáйя Бéрлин [113] Исáйя Бéрлин ( Isaiah Berlin, 1909-1997) – английский философ, историк и переводчик русской литературы и философии, уроженец Риги. вплотную подходит к описанию концепции мéтис. Мудрость, пишет он, достигается

не через какое-то особенное исследование и открытие, но через уверенность, не всегда явную или осознанную, в некоторых общих свойствах человеческой жизни. А самое важное и повсеместно значимое из этих свойств – в том, что «поверхность» четко отделена от «глубин»… Мы заброшены и погружены в некую субстанцию, которую мы не можем определить, измерить, подвергнуть воздействию; не можем даже более или менее твердо верить в ее существование, поскольку она неотъемлема от любого нашего опыта, слишком тесно связана с нами и с тем, что мы делаем, чтобы отделить ее от потока (а она и есть сам поток) и изучать ее как объект с должной научной отстраненностью.

Та среда, в которой мы находимся, определяет самые неизменные наши категории, наши стандарты истинного и ложного, реальности и кажимости, добра и зла, центра и периферии, субъективного и объективного, уродливого и прекрасного, прошлого, настоящего и будущего…

И все-таки, хотя мы не можем анализировать эту среду, поскольку у нас нет и быть не может внешней наблюдательной точки, отдельные люди способны воспринимать (но не могут адекватно описать) состав и направление «подводных» частей своей собственной и чужой жизни. Воспринимают они их гораздо явственней, чем те, кто просто не замечает всепроникающей субстанции («потока жизни»), и потому вполне заслужили название людей поверхностных; или те, кто пытается применить к ней научный, метафизический инструментарий, приспособленный исключительно к объектам, лежащим над поверхностью, и потому в своих теориях приходят к совершенно абсурдным заключениям, а на практике – к позорным неудачам [114] Здесь и далее перевод Вадима Михайлина. .

Мудрость, заключает Бéрлин, есть «не научное знание, но особая чувствительность к очертаниям обстоятельств, в которых мы оказались»,

но способность жить, не попадая под колеса тех условий или факторов, которые мы не можем изменить, что там – описать и просчитать в должной мере; способность жить по наитию, с той самой «вековечной мудростью», которую приписывают крестьянам и другим «простым людям», там, где научные законы по определению неприменимы. Необъяснимое чувство, помогающее нам ориентироваться в мироздании, и есть «чувство реальности», «умение жить».

Однажды Гарольд прочитал Эрике на сон грядущий этот пассаж из Бéрлина, хотя он очень умозрителен, а Эрика смертельно устала на работе – устала настолько, что Гарольд не был уверен, что она вообще что-нибудь поняла.

Рэймонд и Эрика стали регулярно встречаться в кафетерии компании в 11:45. Рэймонд был ранней пташкой, но ради Эрики согласился перенести ланч на сорок пять минут позднее. Вскоре и другие их единомышленники стали делать перерыв на ланч в это же время, чтобы присоединиться к Эрике и Рэймонду. Не прошло и месяца, как за четверть часа до полудня в углу кафетерия стали ежедневно собираться одни и те же 20-30 человек.

Здесь царило поистине странное смешение разных поколений. Здесь была группа друзей Эрики – люди за тридцать и старые дружки Рэймонда – кто на шестом, а кто и на седьмом десятке. Бóльшую часть времени все они дружно отпускали язвительные шутки по поводу очередных глупостей Таггерта.

В один прекрасный день руководство компании объявило, что временно замораживает наем новых сотрудников.

– Это никогда не срабатывает, – со снисходительной улыбкой сказал Рэймонд. – Они все равно будут брать на работу временных сотрудников и стажеров. У нас когда-то были стажеры, которые работали по пять, а то и по десять лет. Если вы нанимаете их как стажеров, то вы можете без конца держать их на зарплате, но при этом вы не обязаны их повышать. Так что замораживание найма тут не поможет.

Рэймонд родился на ранчо в северной Миннесоте и знать не хотел всех этих новомодных веяний. Если бы о нем вздумали снять художественный фильм, то на роль главного героя следовало бы пригласить Джина Хэкмена.

Они с Эрикой быстро и безболезненно распределили обязанности. Рэймонд анализировал ошибки и нелепости, которые делали Таггерт и его команды, а Эрика готовила революцию. Рэймонда вполне удовлетворяли сардонические замечания в адрес руководства, но Эрика жаждала действий. Таггерт методично разрушал все, что построили другие, но у Эрики впереди были еще десятки лет активной жизни, и она не желала, чтобы ее жизнь была исковеркана не только собственным банкротством, но и крахом большой корпорации, в которую она пришла именно для того, чтобы способствовать ее росту.

Но двигало Эрикой не только это. С детства она помнила, каково это – чувствовать, что в какой бы дом они с мамой ни входили, их всегда считали недостойными того, чтобы там находиться. От одной мысли о том, что к ней снисходительно и свысока относится эта команда блестяще образованных идиотов, она приходила в такую ярость, что просыпалась среди ночи и долго не могла уснуть.

Каждый день она подталкивала и подзуживала Рэймонда:

– Мы должны что-то делать! Нельзя же все время только сидеть здесь и болтать!

И Рэймонд, наконец, согласился с ней.

В этот момент он с удовольствием поглощал свой неизменный ланч – сэндвич со свиным языком, запивая его содовой. Рэймонд согласился с тем, что надо составить упорядоченный список конкретных предложений по стратегии и склонить администрацию к тому, чтобы принять эти предложения. При этом Рэймонд выдвинул несколько условий:

– Во-первых, никаких интриг. Все должно делаться открыто и честно. Во-вторых, никаких переворотов. Мы не боремся с личностями, а предлагаем изменить политику. В-третьих, мы должны помогать, а не мешать. Мы никогда не станем подвергать сомнению ничьи умственные способности. Мы просто поможем людям увидеть конструктивную альтернативу.

Эрика подумала, что с этими оговорками они не смогут ничего изменить. Невозможно было себе представить, что Таггерт вдруг настолько переродится, что сможет согласиться с политикой, которую предложат они с Рэймондом. Смена курса неизбежно потребует и кадровых изменений. Но если Рэймонд желал сохранить верность своему старомодному кодексу чести, то Эрика должна была с этим согласиться.

Так или иначе, они приступили к выработке предложений, призванных спасти компанию. Они делали это открыто, ни от кого не таясь, в кафетерии, в присутствии членов группы, которую постепенно все стали называть Бранч-Клубом – в честь привычки Рэймонда устраивать ланч в несусветную рань.