Николай Государев - Треугольный человек

Длительное время сознание может быть неменяющимся, статичным. В таком случае представьте его в образе Атланта. Небесная твердь упорядоченного сверхсознания давит на его плечи, ногами же опирается он на землю — на упорядоченное подсознание: на навыки деятельности.

Чтобы образовался навык, необходимо повторение, механическое воспроизведение определенного набора действий. Собственно, это и есть труд, переходящий в трудовой рефлекс.

Человек исключительно репродуктивного труда — биологический робот, ремесленник. Ремесло — навыки рукотворного подсознания. Возможности каждого здорового человека таковы, что для обучения любому ремеслу (на среднем уровне) не нужно ни задатков, ни специальных способностей. При этом в сознании остается язык труда (слово — единственная тропинка, которой сознание связано с под- и сверхсознанием), а навыки переходят в упорядоченное подсознание.

Навыки сурово указывают сознанию границы практических возможностей, реальность целей. Они тормозят полет воображения, выбирают синицу в руках, а не журавля в небе. Предпочтение отдается проверенным, надежным способам. Ремесленник — человек сугубо практический, заземленный, человек жизненного опыта. Истина для него — то, что он видел своими глазами, щупал своими руками.

«Такого животного не может быть!» — сказала пожилая крестьянка, впервые увидев верблюда. А чем отличается от нее пожилой профессор, отрицающий еще не познанные явления природы? Однообразный, изо дня в день, опыт жизни глубоко впечатывает в сознание обыденные представления о миропорядке. И учит практицизму, узконаправленной целесообразности. Всякий предмет, не имеющий обиходного приспособления, считается ненужным. Сергею Тимофеевичу Коненкову запомнилось, как в деревне у себя на родине, когда он лепил скульптуру «Камнебойца», местные крестьяне стали поговаривать, что в Москве этого камнебойца отольют из чугуна, приделают к нему пружины, и получится машина, которая сама будет камни дробить.

Познакомившись в предыдущем разделе с Человеком Навыков (а еще ранее с Человеком Правил поведения), переходим к обсуждению Человека Умений.

В этой, третьей, части книги мы ведем речь о разновидностях Человека Целевого, становление которого определяет такая форма доминирования сознания, когда оно властно подавляет совместную творческую работу с под- и сверхсознанием, используя их в основном в качестве кладовых памяти: подвала навыков (подсознание) и чердака установок (сверхсознание). Но в сознании всегда есть врожденная предпосылка вертикали — в нем заложена этажность развития.

Итак, этаж умений.

Упорядоченное сверхсознание и упорядоченное подсознание становятся логовом предрассудков, стереотипов, упреждающих психическое отражение прошлым опытом или априорным предубеждением. Начало рассудка — в истоках самостоятельного критического мышления, в движении мысли. В случае неудачи деятельность уже не прерывается эмоцией или отказом — ищутся причины ошибок, вносятся коррективы в целевые планы и программы. Действиям предшествует тщательная взвешенность принимаемых решений. Человек до всего доходит мыслью, за что бы ни взялся. Он универсален в своем приспособлении к жизни, докапывается до сути причинно-следственных отношений. У него умные, умелые руки, движимые аналитической работой мозга. Анализ — путь к той самой золотой середине! Способность заглянуть в сердцевину.

Хозяйское отношение к жизни, высочайший профессионализм, выдающиеся организаторские способности взращиваются только на ниве анализа. Аналитики — люди дела, каждое слово которых веско, на вес золота. Говорят они мало, делают много, зорко следя за малейшим изменением ситуации, контролируя в сферах своей деятельности все. Это порода пионеров, самодостаточность которых позволит выжить даже на необитаемом острове.

Однако сугубо аналитический способ мышления ограничен. Кратко сформулировать эту ограниченность удалось Д. Волкогонову в одной из его характеристик Сталина: «Это человек с катехизисным мышлением, который любил все раскладывать по полочкам. „Четыре особенности“ оппортунизма, „три особенности“ Красной Армии, „четыре особенности“ производства, столько-то черт троцкизма: все по полочкам. Но здесь нет глубины диалектики, и это питает догматическое мышление». Итак, начало аналитической работы мышления диалектично, конец — когда все разложено по своим местам — метафизичен. Препарирование, разделение целого на части убивает живое. Аналитик реконструирует живой мир в мир механический, упрощенный, очищенный от примесей, снижающих целевую эффективность механизма.

А теперь взойдем на следующий этаж — туда, где проживает Человек Знаний.

Уходит чувственная компонента опыта, стирается со временем яркость образа — остается бестелесный факт (было — не было). Подробности можно забыть, перепутать, знание трудно избыть. Даже если исчезает оно из оперативной памяти — след остается в интуиции. Конкретное, умирая, переходит в абстрактное, как отходит от плоти в мир теней душа с правого берега Стикса на левый. Кто же Хирон, переправщик из правого мозга в левый? Слово.

Любое слово — абстракция само по себе, мысленное отвлечение от конкретного, чувственного. Если анализ — золотая середина, то абстрагирование, без которого невозможно формирование понятий, — вершина сознания. Высшая проба анализа (кстати, невозможного без простейших операций абстрагирования) уступает высшей пробе абстракции, подобно тому, как технократ уступает теоретику, как рационализатор — родоначальнику научного направления.

Анализ стелется по земле; синтезирующая, обобщающая абстракция рвется ввысь. Все дальнейшее зависит от того, на какой запас знаний опирается абстракция. Если ее стартовая площадка — целостная система знаний, значит, выведет она в иные миры, значит, вывод экстраполируется в новые сферы, значит, происходит открытие «терра инкогнито».

Но люди абстрактного мышления — люди слова — не только мудрецы, энциклопедисты. Когда знания поверхностны — это лентяи, снобы, демагоги, словоблуды, дилетанты, спекулянты красным словцом. Здесь тоже абстрагирование, но оно напоминает блошиные прыжки, а не взлеты мысли. Абстракция — авангард сознания только в том случае, если за ним следуют основные силы: практика как критерий истины. Если происходит восхождениеот абстрактного к конкретному. Слово без правды пусто; слово, спрессованное делами, обретает алмазную вечность.