Кэл Ньюпорт - Цифровой минимализм. Фокус и осознанность в шумном мире

Вышеприведенные показатели отражают лишь время, проведенное за телефоном. Если вы добавите к ним время, потраченное на прослушивание музыки, аудиокниг и подкастов, не измеряемое приложением Moment, то вам станет яснее, насколько «эффективно» вы избегаете моментов одиночества в повседневной жизни.

Чтобы упростить нашу дискуссию, давайте дадим этому тренду название.

Состояние, при котором вы не свободны от влияния чужих идей и практически не тратите время на собственные мысли.

Еще совсем недавно, в 1990-х годах, людям было сложно найти уединение. Погружаться в свои мысли приходилось стоя в очереди, в тесном вагоне метро, идя по улице, работая в саду. Сегодня, как мы только что убедились, одиночества можно избежать в любой момент.

Конечно, главный вопрос состоит в том, должны ли мы волноваться из-за исчезновения этого состояния? Если подойти к нему абстрактно, то ответ не заставит себя ждать. Перспектива «одиночества» может показаться крайне неприятной. Два последних десятилетия убедили нас в том, что общение и постоянные связи намного комфортнее этого чувства. В связи с анонсированием первичного размещения акций в 2012 году Марк Цукерберг победно написал: «Facebook… был создан ради социальной миссии — сделать мир более открытым и связанным» {27} .

«Страсть к общению» явно слишком преувеличена. Амбиции создателя социальной сети многократно усиливают оптимизм. Когда нехватка одиночества рассматривается в контексте идей, которые мы обсудили ранее в этой главе, приоритет постоянного общения начинает вызывать сомнения. Избегая одиночества, вы упускаете его положительные моменты — возможность подумать над сложными проблемами, отрегулировать эмоции, набраться решительности и улучшить отношения. Иными словами, если вы страдаете от хронической нехватки одиночества, качество вашей жизни снижается.

Уничтожение одиночества может также привести к неприятным последствиям, которые мы только начинаем исследовать. Эффективным методом анализа поведенческих изменений может стать наблюдение за группой испытуемых. Сосредоточимся на молодых людей, родившихся после 1995 года, — первом поколении, чье детство прошло рядом со смартфонами, планшетами и с постоянным доступом к интернету. Многие родители и учителя подтвердят, что молодежь не расстается со своими устройствами. (Это не преувеличение: исследование, проведенное в 2015 году группой Common Sense Media, выявило, что подростки тратили на текстовые сообщения и социальные сети в среднем девять часов в день {28} .)Таким образом, эта группа может стать лакмусовой бумажкой для исследования процесса. Если постоянная нехватка одиночества приводит к проблемам, то подростки почувствуют их первыми.

Первый «знак страданий» этого чрезмерно общительного поколения открылся мне за несколько лет до того, как я начал писать эту книгу. Я беседовал с главой службы психологической помощи одного известного университета, куда меня пригласили прочитать лекцию. Она рассказала, что заметила изменения в психологическом состоянии студентов. До той поры служба психологической помощи университета работала с проблемами, типичными для подростков: тоской по дому, нарушениями пищевого поведения, проявлениями депрессии и иногда навязчивостями. Но в один «прекрасный» день все резко поменялось. Выросло количество студентов, записывающихся на консультацию, причем многие стали жаловаться на редкий ранее симптом — тревожность.

Психолог призналась, что как будто в одночасье каждого охватила тревога или схожие с ней расстройства. На вопрос о возможных причинах такого изменения она без раздумий ответила, что они как-то связаны с доступом к смартфонам и социальным сетям. Специалист отметила, что студенты нового поколения в постоянной спешке читали и отсылали сообщения. Казалось очевидным, что на мозги новоиспеченных студентов каким-то образом влияло вездесущее общение.

Несколько лет спустя опасения подтвердила профессор психологии Государственного университета в Сан-Диего Джоан Твендж, один из главных мировых экспертов по поколенческим отличиям среди американской молодежи. В статье, напечатанной в журнале Atlantic в сентябре 2017 года, Твендж утверждала, что исследует поколенческие изменения более двадцати пяти лет и они всегда были довольно стабильными. Но начиная с 2012 года она заметила сильное изменение в параметре эмоционального состояния подростков:

Мягкие изгибы графиков, отмечавших связь поведенческих черт с годом рождения, превратились во вздымающиеся горы и угловатые склоны, так как многие отличительные характеристики поколения миллениалов начали исчезать. В моих предыдущих исследованиях поколений начиная с 1930-х годов я никогда не видела ничего подобного {29} .

Молодые люди, рожденные между 1995 и 2012 годами, группа, которую Твендж назвала «iПоколением», сильно отличалась от своих предшественников — миллениалов. Одно из самых значимых и тревожных изменений связано с психологическим здоровьем iПоколения. «Уровень подростковой депрессии и суицидальности резко взлетел, — пишет Твендж, и это во многом связано с массовым увеличением числа тревожных расстройств. — Я не преувеличиваю, когда говорю, что iПоколение находится на грани самого ужасного кризиса психического здоровья за несколько десятилетий» {30} .

Эти изменения точно совпадают с моментом, когда владение смартфоном стало повсеместным элементом жизни. Вчерашние дети не помнят времени, когда они не имели постоянного выхода в интернет. За это они расплачиваются своим психологическим комфортом. «Это ухудшение во многом связано с их телефонами», — заключила Твендж {31} .

Начав исследовать проблему подростковой тревожности для журнала New York Times Magazine, журналист Бенуа Денизе-Льюис пришел к тому же выводу. «Тревожные подростки существовали и до Instagram, — пишет он, — но многие родители говорили мне о том, как их волнуют цифровые привычки их детей — они постоянно отвечают на сообщения, пишут в социальных сетях, пристально следят за отредактированными постами своих знакомых. Все эти факторы отчасти виновны в страданиях подростков» {32} .

Денизе-Льюис предположил, что сами подростки наверняка отбросят эту теорию, усмотрев в ней обыкновенные родительские назидания, но он ошибся. «К моему удивлению, тревожные подростки соглашались со мной», — с удивлением заметил он {33} . Студент университета в интервью журналисту в местном центре по борьбе с тревожностью объяснил: «Социальные сети — всего лишь инструмент, но он превратился во что-то, без чего мы не можем жить, и это сводит нас с ума».

В своей статье Денизе-Льюис привел фрагмент интервью с Джин Твендж, которая призналась, что сначала держала смартфоны вне подозрений: «Мне казалось, что это слишком простое объяснение для столь негативных психологических изменений у подростков» {34} , — но потом она пришла к выводу, что это объяснение — единственное, соответствующее времени изменений. Множество потенциальных «виновников», начиная со стрессовых ситуаций и заканчивая повышенной учебной нагрузкой, присутствовали в подростковой жизни и до взлета уровня тревожности, начавшегося примерно в 2011 году. Единственным фактором, также «выросшим» в этот период времени, стало число молодых людей, имеющих смартфоны.