Леон Шерток - Рождение психоаналитика. От Месмера до Фрейда

Несмотря на соперничество Нансийской и Сальпетриерской школ, которым ознаменовалось десятилетие с 1880 по 1890 год, и тот факт, что удовлетворительного объяснения гипнотических феноменов так и не удалось получить, деятельность обеих школ сыграла исключительно важную роль: она вышла далеко за рамки гипноза и подготовила почву для возникновения психоанализа. В этот период изобилие идей, новых исследований, ускоривших и завершивших накопление экспериментальных данных, которые терпеливо добывались в течение столетия, достигло точки количественного насыщения и создало предпосылки для «качественного скачка» — учения Фрейда, совершившего переворот в понимании душевной жизни человека.

Гипнотизеров конца XIX века, за исключением Льебо, Бернгейма и Жане, интересовали в сфере гипноза главным образом «физиология» и эксперименты.

Фрейд же хотел исцелять [58], и сами его неудачи в применении гипноза и внушения подтолкнули его к новым гипотезам, оказавшимся плодотворными для психотерапии.

На пути к своим открытиям Фрейд неизбежно должен был пройти через гипноз. В 1923 году он писал: «Невозможно переоценить значение гипнотизма для развития психоанализа. С теоретической и терапевтической точек зрения психоанализ пользуется наследием гипнотизма» {136} . И действительно, психоанализ, возникший в каком-то смысле из изучения и критики гипнотического отношения, пролил новый свет на само гипнотическое отношение, механизмы которого оставались неведомыми. Встает вопрос, не сможет ли гипноз (этот дряхлый предок, которого стыдятся потомки) в свою очередь осветить некоторые области психоаналитических поисков. Такой авторитетный ученый, как Кьюби {137} , не колеблясь называет его «исключительно благодарной темой для психофизиологических и психоаналитических исследований».

История психотерапии от Месмера до Сальпетриерской и Нансийской школ убедительно свидетельствует о том, что хотя предметное отношение было с давних пор известно и многократно описано, оно, будучи связано с проблемами аффективного и даже сексуального характера, вызывало такое сильное недоверие, что врачи старались его избегать. В то время, когда Фрейд начинал свою деятельность, это неприятие в медицинских кругах было особенно велико. Во второй половине XIX века на смену «магнетизерам» натуралистического толка пришли «гипнотизеры», воспитанные в духе позитивизма и потому не склонные придавать значения аффективности.

Внушение понималось как механистический процесс, и ему давалось психонейрофизиологическое объяснение, считавшееся научным. Бернгейм, будучи учеником Льебо, определял внушение как «влияние, вызванное внушенной идеей и воспринятое мозгом» {138} . При такой интерпретации гипносуггестивное отношение оказывалось «деперсонализированным», и это свидетельствовало о возросшем сопротивлении врачей тому, чтобы играть в нем какую-либо роль. Такая позиция отчетливо проявилась на Первом международном конгрессе по гипнотизму (1889), где собрались самые видные специалисты по гипнозу, но ни один из них даже не задался вопросом о том, что же скрывается за внушением {139} . Психологические аспекты отношения врач — больной выражались в терминах физиологии. Учителя Фрейда — Брейер, Шарко и Бернгейм — расчистили путь для его будущих открытий, но не располагали данными, позволяющими пролить свет на истинную природу этого отношения; еще меньше мог он почерпнуть из учения Гельмгольца, чье влияние на Фрейда не раз подчеркивалось и продолжает в наши дни служить предметом изучения в Соединенных Штатах Америки {140} .

Молодой Фрейд также не мог не испытывать к этой проблематике внутреннего сопротивления, которое было характерно в то время для всего медицинского мира. Эти трудности усугублялись как личными особенностями его характера, так и викторианской атмосферой, царившей в венской буржуазной среде, к которой он принадлежал. Однако, постепенно входя в область отношений, отпугивавших до тех пор психотерапевтов, Фрейд сумел преодолеть эти препятствия. Личная вовлеченность врача стала краеугольным камнем психоанализа. Разумеется, Фрейд нашел решение не сразу. Мы постараемся в дальнейшем кратко обрисовать пройденный им путь.

В первый раз Фрейд столкнулся с проблемой предметного отношения и его «эротическим ореолом» именно благодаря гипнозу. А с проблемой сексуальности ему пришлось иметь дело еще раньше в связи с истерией.

1882 год был чрезвычайно важным в жизни Фрейда. Ему исполнилось 26 лет, и 17 июня состоялась его помолвка с Мартой Бернайс. В ноябре того же года^он познакомился с историей Анны О. [59], пациентки Йозефа Брёйера, близкого друга Фрейда; это событие стало поворотным пунктом в его медицинской карьере. До этого он изучал гистологию мозга в физиологической лаборатории, но история Анны О. побудила его заняться психологией. Долгий путь предстоял ему в науке, и на этом пути пребывание в Париже (1885–1886) оказалось решающим этапом: Фрейд окончательно оставил анатомию мозга и посвятил себя исследованиям в области психологии, которые шаг за шагом привели его к революционным открытиям. Почему же история Анны О. оказала на Фрейда столь сильное влияние?

Эта история общеизвестна, и мы не станем здесь вдаваться в подробности. После того как в возрасте 21 года эта девушка потеряла отца, у нее развились характерные истерические симптомы; паралич конечностей, контрактуры, нарушение кожной чувствительности, расстройства речи и зрения. Кроме того, у нее обнаружилось раздвоение личности — явление, известное по литературе с начала XIX века (ниже мы к нему вернемся). Переход от одной личности к другой сопровождался у Анны О. фазой самогипноза, в течение которой она сообщала о многочисленных подробностях своей повседневной жизни. Так, однажды она рассказала о том, как у нее зародился один из симптомов; когда же она пришла в себя, симптом исчез. Затем Анна О. точно так же рассказала о других симптомах, которые исчезли, как и предыдущий. Тогда у Брёйера возникла мысль применить гипноз и побудить пациентку говорить во время сеансов. Так был создан катартический метод.

Брёйер начал лечить Анну О. в декабре 1880 года. Меньше чем через два года, в июне 1882 года, он прервал лечение. Одной из главных причин такого решения была ревность жены Брёйера, которой он рассказывал о ходе лечения. Возможно, он и сам был встревожен чувствами, внушенными ему пациенткой. Между тем пациентка испытывала к нему столь сильную привязанность, что не смогла перенести разрыва и в тот самый день, когда узнала о нем, пережила сильнейший криз, символизировавший роды в конце мнимой беременности, не замеченной ее врачом. Брёйер успокоил пациентку с помощью гипноза. Этот инцидент глубоко потряс его. На следующий же день он уехал с женой в Венецию. В связи с этим неприятным происшествием он чувствовал себя особенно растерянным еще и потому, что всегда считал Анну О., несмотря на ее привлекательность, как бы бесполым существом.