Роман Грачев - Знаешь, доча...

Однажды у меня с ним произошел такой разговор.

— Скажи честно, «деды» гоняют? — спросил старший лейтенант.

Мы сидели в канцелярии, рабочем кабинете командования роты. До меня здесь побывало еще несколько молодых бойцов. Комбат устраивал «социологический опрос с пристрастием», из-за которого «деды» серьезно напряглись: не настучит ли кто?

Я молчал. Стучать нельзя и некрасиво, стукачей нигде не любят, а в армии особенно. Даже если будут убивать ночью табуреткой, с утра ты расскажешь, что тебя задел крылом идущий на посадку вражеский истребитель.

— Я не жду деталей и фамилий, — напирал комбат, — я просто хочу понять, что с этим делать!

Не знаю, почему он решил поинтересоваться именно у меня. Наверно, потому что в моем личном деле было сказано, что я пишу книги, стихи и музыку. Стало быть, умный.

— Наверно, ничего с этим не сделаешь, — сказал я, глядя в пол.

— Тогда объясни мне, что это за фигня: вот вы стоите в одной шеренге, целых десять здоровых лбов, крепкие парни, до армии занимались спортом… стоите и терпите унижения от какого-то шибздика ростом с тумбочку! Только потому, что он прослужил на год больше вас? Что за идиотизм?! Ведь если вы захотите, таких пи….лей ему наваляете, что мало не покажется! Почему вы терпите?!

Я пожал плечами.

— Не знаешь? А я тебе скажу. Потому что вы решили, что лучше сначала немного потерпеть, а потом занять его место.

— Может, так удобно? — пискнул я.

— Кому удобно? Вам или ему?

— Всем.

Ничего путного он от меня в тот день так и не добился…

Знаешь, а ведь это действительно очень хороший вопрос: почему крепкие, смелые, волевые молодые люди количеством десять штук наложили в штаны и вытянулись по струнке перед полутораметровым шибздиком? Ну да, он прослужил дольше, у него ремень висит на яйцах, он непредсказуемый псих. Но пусть даже он со своими дружками одного или двоих наших замесит, но не десятерых же сразу!

Вот она, наша суровая реальность: нас много, но «от нас ничего не зависит». Мы лучше постоим спокойно в строю, подождем, пока шибздик не уйдет на дембель *, а потом, глядишь, и на нашей улице будет праздник.

Ситуацию мог бы исправить сильный лидер, способный повести за собой, но иногда даже усилий вожака недостаточно, чтобы стадо сдвинулось с места. Ты помнишь сцену из «Титаника», в которой «непотопляемая» Молли Браун уговаривала развернуть шлюпку, чтобы подобрать оказавшихся в воде пассажиров:

«Как вы можете?! Ведь там ваши близкие! И места в шлюпке еще хватит!».

«Его станет еще больше, если вы сию же секунду не закроете пасть!», — рявкнул матрос, сидевший на веслах.

Никто Молли Браун не поддержал, потому что никому не хотелось рисковать — утопающие могли потопить шлюпку. Отчаянной женщине пришлось подчиниться большинству.

Вернулся я из армии двадцать пять лет назад. Для меня это уже очень-очень давняя история — лишь тени, смутные образы, подзабытые чувства и ощущения. Когда память вынимает из своих кладовых какую-нибудь совсем уж «старую песню», ты задаешь себе только один вопрос: «Господи, неужели это было?! Вот это всё — со мной?!».

Было, было, успокойся, это не кино…

С годами я перестал как-то по-особенному отмечать праздник 23 февраля. Поначалу я, конечно, гордился тем, что едва ли не единственный из своих ровесников «побывал там». Задирал нос, подтрунивал над «косарями», показывал фотографии — вот, мол, я в форме, с автоматом, не хухры-мухры! Потом с этим праздником стало происходить что-то странное.

Поздравлять стали не столько служивших и служащих, сколько вообще всех, кого угораздило родиться мужчиной. Это почему-то дико раздражало. Вот ты, весь такой из себя «защитник Отечества», принимаешь те же самые поздравления, что и твой знакомый, который писался в постель и бегал по врачам, пытаясь найти у себя хоть какую-нибудь болячку, чтобы не служить. И напиваются в этот день почти все, у кого «оборудование» между ног отличается от женского. Праздник превратился просто в День Мужчин.

Сейчас я смотрю на это спокойно, почти с равнодушием. Традицию уже не изменить, и если людям нравится тешить себя иллюзиями, что, дескать, если вдруг коварный враг нападет, то защищать Родину пойдут все, даже ссущие в постель, а значит и поздравлять нужно всех. Пусть так, мне уже все равно. Но, знаешь, задумался я вообще о природе подобных праздников.

Вот, например, День Святого Валентина. Я не предлагаю сейчас спорить о том, что это «чужой праздник», пришедший к нам с Запада (кстати, и чего такого, что с Запада? в чем ужас-то?), и что у нас есть свой, исконно русский День святых Петра и Февронии, о которых всего несколько лет назад мы слыхом не слыхивали. Я просто пытаюсь понять: зачем влюбленным нужен какой-то особый день, чтобы напомнить друг другу о своих чувствах? Вы все остальные 364 дня в году чем занимаетесь? Кто вам мешает подарки дарить и романтические вечера устраивать? Что за глупая отмашка бежать в цветочный магазин именно 14 февраля?

Или вот Восьмое Марта. Вообще атас! Просыпаешься утром раньше всех, бежишь за букетом ромашек, готовишь на кухне завтрак, чтобы подать его любимой прямо в постель. Какой ты рыцарь сегодня, мать моя женщина! Не мужик, а загляденье! Жаль только девятого марта все вернется на круги своя…

Нет, я вовсе не против, чтобы существовали все «эти дни» — и женский, и мужской, и день папы, и день мамы, бабушки, дедушки и даже домашней крысы. Ведь отмечают же свои праздники металлурги, железнодорожники и десантники! Чем больше выходных, тем лучше. Я просто искренне не понимаю, зачем нужны конкретные дни, в которые одна половина человечества бежит поздравлять другую только потому, что природа велела одним родиться мальчиками, а другим — девочками. В чем тут наша заслуга?

Наверно, я зануда, и все это — мое возрастное брюзжание от нежелания тратиться на цветы. Конечно, Восьмого Марта я сяду на телефон и начну поздравлять всех знакомых мне женщин. Их так много, елки-палки, что если кого-то забудешь, то обиду затаят до Дня Космонавтики. 23-го февраля буду сам принимать поздравления со снисходительной улыбкой, а в «День Бухого Тарантино» просто за кого-нибудь порадуюсь.

Любите друг друга, хольте, лелейте, дарите подарки, дружбу и любовь как можно чаще и не глядя на календарь.

Не могу отказать себе в удовольствии рассказать чуть-чуть о той жизни, в которую я нырнул с головой после дембеля. В стране наступили веселые времена.

Они теперь называются «лихими девяностыми». Объяснить в двух словах, почему «лихими», будет непросто. Жителям страны, в которой нечего было жрать и надевать на задницу, вдруг разрешили зарабатывать деньги. Раньше, когда я был маленьким и учился в школе, людям деньги «давали» — за то, что они приходили на работу и что-то там делали (часто без всякой пользы), а начиная с 1992 года можно было самостоятельно искать способы их добывать. И вот люди бросились во все тяжкие: кто-то торговал шмотками, купленными в Турции, кто-то разливал пиво, кто-то таксовал. Самым доступным и популярным способом заработка в начале девяностых стала торговля. На каждом перекрестке как грибы вырастали ларьки с напитками, сигаретами, жвачками, сникерсами и прочей мелкой ерундой. Поставил будку с окошком, нанял продавца — уже бизнесмен.