Гарри Салливан - Интеперсональный психоанализ

* Говоря об этом, я заранее исключаю всевозможные органические нарушения; иными словами, если человеку снарядом снесло половину черепа, он не будет представлять для меня профессиональный интерес, поскольку изучение его личности не внесет никакого вклада в развитие психиатрии как науки.

А теперь я перехожу к обсуждению паттернов неадекватных или необоснованных интерперсональных взаимоотношений, обычно рассматриваемых как психические расстройства - средние или тяжелые. Добавляя «средние и тяжелые», я хочу акцентировать ваше внимание на том, что вопрос, касающийся психических расстройств, охватывает весь спектр проблем - от совсем незначительных неприятностей, таких как невозможность вспомнить имя важного человека, когда вы собираетесь просить его оказать вам любезность, до хронических психозов, требующих специального ухода за больным в условиях психиатрической клиники. И поэтому если термин «психическое расстройство» действительно несет столь серьезную смысловую нагрузку, то он должен характеризовать все многообразие неадекватных и необоснованных проявлений в рамках интерперсональных взаимоотношений.

Для начала я должен заметить, что не собираюсь рассматривать нарушения, причинами которых являются более или менее явные биологические дефекты. Мне, собственно, нечего сказать по этому поводу, хотя я надеюсь, что данная теория психиатрии послужит толчком для более подробного изучения проблемы влияния первичных биологических дефектов на ход развития и протекание процессов, необходимых для адаптации человека к жизни среди людей. Первичный биологический дефект может быть или врожденным, и тогда его признаки проявляются с первых дней жизни, как в случае с суррогатами человеческих существ - идиотами; или он может быть столь же неуловимым, как человеческая ранимость, которая проявляется, например, при преждевременном старении, при преждевременной сенильной дефицитарности (болезнь Альцгеймера), при атеросклеротических изменениях личности или сенильных психозах. Все эти нарушения в большей степени связаны с врожденными патологиями живых тканей, составляющих человеческое тело, чем с жизненным опытом, хотя, как я неоднократно упоминал, опыт, приобретенный в процессе жизнедеятельности, может оказывать определенное влияние на временные характеристики проявления дефекта. Но совершенно очевидно, что есть люди, наследственность которых позволяет им на протяжении многих лет выдерживать прессинг крайне стрессогенных обстоятельств без сколь-либо значительного повышения кровяного давления или ослабления стенок кровеносных сосудов, которое происходит при атеросклерозе; такие люди могут дожить до восьмидесяти, а иногда даже почти до девяноста лет, не испытывая при этом никаких сенильных изменений, наблюдаемых при сенильных психозах. Таким образом, наследственность является важнейшим фактором, предопределяющим данный феномен и играющим фундаментальную роль в жизни человека. Но у нас с вами речь пойдет о проблемах, в большей степени обусловленных различными неблагоприятными событиями в истории развития человека, чем какими-либо врожденными предпосылками.

Начать обсуждение «психических расстройств» - паттернов неадекватных и необоснованных действий в ходе интерперсональных взаимоотношений - мне бы хотелось с более подробного рассмотрения «естественной истории» понятия не-Я, о котором я лишь вскользь упоминал в разговоре о позднем младенчестве и раннем детстве. Не-Я - это структура переживания, связанного со значимыми людьми, появившегося в результате воздействия такой сильной и так внезапно обрушившейся тревоги, что тогда еще очень маленький человек был практически лишен возможности понять или вынести что-либо из ситуации, сопряженной с возникновением такой сильной тревоги. Как я уже говорил, действие очень сильной тревоги, детерминированной внезапной, интенсивной, негативной эмоциональной реакцией со стороны значимого окружения во многом аналогично удару по голове. Как правило, она стирает из памяти все обстоятельства, сопровождавшие ее появление, и человек может ретроспективно вспомнить разве что отдельные события, происходившие непосредственно до и сразу после возникновения тревоги. Если, например, родитель испытывает субпсихотический страх, что его младенец вырастет этаким «сластолюбивым монстром» и приходит в ужас каждый раз, когда застает свое чадо трогающим пенис или прикасающимся к влагалищу, то вполне можно предположить, что, когда ребенок вырастет, эта область останется для него белым пятном, т. е. любое прикосновение к гениталиям будет неизменно вызывать чувство, которое едва ли могло развиться без участия внезапной, мощной, всепоглощающей тревоги. Эта практически недифференцированная, внезапная неистовая тревога переживается как сверхъестественная эмоция; т. е. если бы человек хорошо понимал значение этого слова, то, пытаясь описать происходящее с ним, он бы сказал, что чувствовал себя сверхъестественно. В дальнейшей жизни эта всепоглощающая тревога претерпевает незначительные позитивные изменения - она превращается в то, что в нашем языке обозначается следующими четырьмя словами: благоговение, страх, отвращение и ужас.

Хотя использование этих слов предполагает существование между сверхъестественными эмоциями некоторых различий, в действительности переживания, связанные с каждой из них, практически неотличимы друг от друга, что подтверждается рассказами людей, обладающих редкой способностью четко и ясно излагать свои мысли и чувства.

Хотя благоговейный страх неотъемлемо присущ всем четырем сверхъестественным эмоциям, благоговение само по себе одновременно является одной из них. Отсюда, разумеется, и появился наш термин «ужасный» [В английском языке слово aweful (ужасный) происходит от awe (благоговение) - Прим. перев.], хотя в ходе истории развития английского языка эта взаимосвязь была утрачена. Из всех сверхъестественных эмоций благоговение наименее угнетающе внезапно и обладает самым незначительным парализующим эффектом; многие взрослые испытывают это переживание, став свидетелями неожиданных, грандиозных явлений природы или творений человеческих рук, возбуждающих причудливые аутичные грезы прошлого. Поэтому, вступая в стены архитектурного сооружения исключительной величественности и красоты, человек может испытать благоговение, к которому, если, например, он находится в церкви, могут примешиваться мысли о природе и существовании Бога. Многие из тех, кто впервые поднимается на возвышенность и смотрит на Большой Каньон, испытывают парализующую эмоцию, которую никак нельзя назвать приятным, как, впрочем, и пугающим переживанием. Находясь под величайшим впечатлением от увиденного, человек как бы приподнимается над окружающим миром.