Ирина Млодик - Ограниченные невозможности. Как жить в этом мире, если ты не такой, как все [litres]

– Я уже сказал: я не буду подчиняться приказам этих ублюдков! И даже, етить, не смотрите на меня так! – Отродье сердито зыркал глазами на девушек.

Гик тихо стоял возле окна, смотрел вниз, на город, и надеялся, что ему никогда не придется увидеть этих мужиков. От одного звука их голосов у него внутри все каменело и хотелось только одного: так спрятаться, чтобы не нашли. Можно даже чуть-чуть остановить в себе жизнь, замереть, затаить дыхание, лишь бы не чувствовать унижения, страха и бессилия.

– Я тут квартиру на четвертом этаже нашел, незапертую. Я, наверное, в ней поживу, у них дверь железная, крепкая.

И только увидев, как они смотрят на него, понял, что произнес это вслух.

– Да ладно, я тоже думаю, как спасти мальчишку, чего таращитесь?

– Предлагаю хорошо организованное нападение. В тот момент, когда они привезут Психа, мы… – Хулиган кипятился, размахивал руками, едва не задевая подвески чудовищно безвкусной люстры с цветным стеклярусом.

– Я с этими ублюдками биться принципиально не буду, сказал же. И этот ханурик, видишь, тоже стремается, – Отродье кивнул на смущенного Гика. – А один ты ничего не сделаешь, пришлепнут они тебя, даже пискнуть не успеешь.

– Отродье, миленький, ну что ты! У нас нет другого выхода. Давайте «почистим» город, ну и машины ты сможешь найти и починить, тебе же нетрудно. Ведь это выполнимая задача. Выполнимая! Ужасно, если бы они заставили нас делать то, что мы вообще не умеем.

– Да откуда мы знаем, что они нас не обманут, что отдадут мальчишку? А могут вообще запросить чего-нибудь еще: Белую им отдать, например, чтобы она их от ран лечила! Нельзя выполнять требования ублюдков и шантажистов! – кипятился Отродье.

– Вот когда запросят, тогда и будем сражаться, у Хулигана ружье есть! Черт!.. Делать-то что? Трудно даже представить, как он там напуган. Он же вообще любых изменений боится. Где они его могли запереть?

– Он умрет? – Корявая не выдержала и снова начала плакать. – Наш Псих умрет?

– Не говори так, девочка, мы придумаем что-нибудь, обязательно придумаем. – Белая присела на корточки, вытерла ее слезы, взяла в свои ладони покалеченные ручки девчушки. Каланча посмотрела на подругу с благодарностью: она уже не могла слышать это бесконечное девичье причитание «он умрет?» и утешать, утешать…

Тут они услышали выстрел. Звук эхом прокатился по пустому городу, потом еще один, автоматная очередь. Все вскочили.

Гик показывал куда-то вдаль:

– Смотрите, это где-то возле «Хозтоваров» стреляют, мужики бегут в камуфляже. Это те?

– Черт, я не вижу…

– Бинокль! Вот бинокль! – Белая навела окуляры. – Да, это они! Отстреливаются.

– Псих с ними? Он там? – Каланча тоже всматривалась в даль, но было плохо видно. – Нам надо туда! Надеюсь, поубивают друг друга, гады!

– Так… сели в машину, едут на окружную. Не видела, сколько их там, нашего мальчика с ними тоже не видно. Куда они его дели?

Когда они отвернулись от окна, Каланча уже открывала замок, натянув свое длинное черное пальто и ботинки.

– Подожди, куда ты? Не так быстро, пусть хотя бы отъедут подальше! – только и успела воскликнуть Белая.

– Подожди, я с тобой, – хватая ружье и запрыгивая в кроссовки, без ветровки, в одном оранжевом свитере понесся за ней Хулиган.

Они искали до темноты. Вернулись в квартиру, взяли фонарики, потеплее оделись и снова пошли на поиски. Обошли весь район вокруг «Хозтоваров». Постучались во все уцелевшие квартиры, заглянули в полуразрушенные дома, обыскали подвалы и магазины, взломали старый склад какого-то оборудования, зачехленного и покрытого пылью. Ребенка нигде не было. Тех, кто мог стрелять в бандитов, тоже. Хотя Каланче все время мерещилось, что кто-то следит за ними, наблюдает за каждым их движением и шагом.

Наконец, замученные и отчаявшиеся, они вернулись в квартиру. Едва зайдя в прихожую, Каланча вдруг осела на пол, вытянула заляпанные грязью черные ботинки и зарыдала от бессилия, напряжения и страха.

– Ну что ты, что ты, ну перестань… Мы найдем его завтра, обязательно найдем, – Белая обнимала ее, вытирала слезы, стаскивала обувь.

– Надо будет завтра прочесать другой район, тот, что ближе к больнице, – сурово сообщил детям Хулиган, тяжело опускаясь на стул в кухне. – А теперь спать. Чего засиделись? Найдется пацан, из-под земли достанем. Найдем!

Заснули поздно, в тревожном молчании выпив горячего чая. Среди ночи Каланчу разбудил Очкарик. Он тряс ее за плечо, переступая босыми ногами по холодному полу, шептал:

– Там кто-то скребется в дверь. Мне страшно. Там за дверью кто-то есть.

– Ну что ты, спи давай, кто там может быть, я ничего не слышу, – сонная Каланча не могла разлепить глаз, сон легко одерживал победу.

– Скребется и кашляет! – не унимался Очкарик.

– Кашляет? – Весь морок сразу как рукой сняло, она подскочила, схватила его за плечи. – Где скребется и кашляет?

– Там, – махнул в сторону прихожей мальчишка – щуплое привидение, еле видное в темноте.

Свет, глазок… Черт, никого не видно! Она чуть-чуть приоткрыла тугую дверь, почувствовала, как упал сидевший на корточках ребенок.

– Псих! Родной мой, что ты здесь делаешь? Где ты был?

Мальчишка был цел: пыльный, замерзший, сонный, глаза больные, кашляет, но жив! Она схватила его, стала целовать в макушку, щеки, ощупывать, обнимать, тискать. В другое время Псих ни за что бы не дался, не позволил бы таких нежностей, но сейчас не сопротивлялся, ей даже показалось, что он обнял ее в ответ. Она потащила его в ванную, засунула под горячий душ, помыла, закутала в большой махровый халат, висевший на крючке, сверху намотала привычный «ночной» платок, натянула теплые носки. В это время проснулась Белая, сонная заглянула в ванную.

– Что тут у вас, чего среди ночи… Псих! Как ты здесь, малыш?

– Сам пришел, представляешь? Меня Очкарик разбудил, говорит, кто-то кашляет под дверью, я открываю, а там он! Дай ему что-то от кашля. Не пойму, температура есть?

– Да нет, сильной вроде нет. Так… давай, милый, выпей вот это. И это. Успокоительное, тебе не помешает. Носки надела? Хорошо. А теперь спать, спать. Сон – лучшее лекарство. И сама седативное выпей, я тоже выпью, пожалуй. Жесть какая-то, а не день. Никаких нервов не хватит.

Они так и не узнали, что произошло с Психом после того, как мародеры похитили его из больницы. На все вопросы он раскачивался и повторял: «Два окна, шесть розеток, одна дверь. Шесть этажей, девяносто шесть ступенек».

– Господи, парень, мы же все обыскали. Где тебя прятали? – сокрушался Хулиган. – Ты что, сам сбежал? Или кто-то тебя освободил?

– Старик, всего семь.

– Семь стариков? Ты кого-то видел? Еще люди? Кто они? Тоже бандиты? – вопросы сыпались наперебой, но ничего нового от ребенка они не могли добиться. В конце концов Каланча рассердилась: