Сергей Белорусов - Очерки душевной патологии и возможности ее коррекции соотносительно с духовным измерением бытия

И решение здесь предоставлено Церкви, как, думается, знак доверия Бога нам. Что происходит далее? Раннее Христианство не богословствует, оно утверждается в обществе, взаимоотношения которого определяются бинарной оппозицией: «дикое гедонистическое варварство vs. утонченно эстетический юридизм». Становление предшествует само-осознаванию. Прежде чем думать, следует войти в мир и отстоять право быть. Привилегия возможности истинного человеческого бытия состоит в подчинении своего биологического существования своей аксиологической идентификации, что яснее звучит в святоотеческой формуле: «Кровь мучеников есть семя Христианства».

Идут столетия. Первое, второе, третье… Христианство завоевывает себе полномочие стать признанной властями религией. Единственное в истории завоевание, принципом которого, увы, неоднократно попираемым впоследствии, служит не насилие над другими, а жертвенность собой. Осуществимость социального торжества нравственного начала над психологически нижележащим драйвом власти, сдерживаемого ограничителем справедливости, дабы противостоять соблазну деструктивной вседозволенности, при вдумчивом рассмотрении оказывается еще одним свидетельством еще одного богословского принципа — «синергии» — ответа Свыше на запрос, подтвержденный целокупной решимостью любить, жертвуя кажущимся детерминизмом самосохранения.

Продолжаем богословствовать… Признав специфическим Христианству «триумф через самопожертвование», упомянув синергический (со-работнический, со-творческий) принцип отношения к существованию в сотворенном мире, мы не продвинемся, если не осознаем еще один характерный признак — «нобилизирующе интегрирующая экспансия». Этим сциентическим термином мы характеризуем стремление включить в оценочно-преображающее поле Христианства все доброе, наличествующее в мире, а стало быть, все, ибо согласно нашему богословию, зла в мире, как субстанциональной сущности, нет. Есть только тень — обеднение или искажение добра. И, движимая стремлением к обожению мира, Церковь, призвана к тому, чтобы облагородить, придать духовный смысл, воипостазировать в символе разнообразнейшие феномены повседневной жизни — от языческих праздников природы до интеллектуальных дерзаний вне-церковных мыслителей, согласно словам Спасителя — «Кто не против вас, тот за вас».

И вот наступает 4-е столетие, когда византийский император Константин, не будучи сам христианином (что не помешало ему быть почитаемым доныне равноапостольным и чего не следует понимать плоскостно и превратно, но хорошо усмотреть в сем Промысел) делает ставку (а, учитывая обстоятельства типа «Сим победиши», иначе и не скажешь) на Христианство в качестве государство-образующей религии. Диалектически в теле Церкви возникает конструктивное противодействие конформно-стабилизирующему мещанству — монашество и, на градиенте этих мощнейших социо-исторических динамик Церковь оказывается перед необходимостью само-отождествления. Та же самая, апостольско новозаветная церковь перешла в новую фазу своей земной истории. Из гонимой, утверждающей Божество Иисуса Христа кровью своих мучеников и исповедников, она открывается отныне Церковью торжествующей и ее приоритетом становится не вызов, но сохранение, а именно: освящение всего жизненного строя Своих членов: от купели до могилы. Теперь появляется необходимость в исчерпывающей полноте мировосприятия и предельной четкости вероучительных определений. Синтезируя чеканные положения эллинистической философии с мистическими прозрениями молчальников анахоретов, Церковь, устами благодатных своих выразителей, конституирует Самое Себя через догмат Бога Троицы.

Собственно, возникновение этого догмата исторически детерминировано и психологически понятно. Здесь ответ на закономерный вопрос: Кто есть центральная фигура истории — Иисус Христос. Посланник-пророк? Человек на время ставший Богом? Воплощенное в человечестве и ушедшее вверх Божество? Ах, как соблазнительно подобным образом логично объяснить явление Христа и первый ответ выбирают магометане, второй — теософы, третий отдельные псевдохристианские секты. Но соборная полнота Церкви дает ответ, лежащий в иной плоскости — Иисус Христос есть тот же Бог, и не было времени, когда Его не было, и в его тождестве и его различии с Отцом и Святым Духом есть умонепостигаемый базис Христианской веры. И снова: отцы учат и Церковь соборно принимает: Бог прост. И в то же время Бог троичен. Каждая из Ипостасей есть истинный Бог. И несомненно Бог един. Но ипостаси различаются свойствами. В Боге нет иерархического устроения, однако Ипостась Отца рождает Сына и изводит Святаго Духа. Сущность Бога абсолютна непознаваема. Но Бог есть любовь. Не в сущности, но в отношении. И в Боге различаем Его сущность и нетварные Энергии, которые есть Он. И вновь — в Боге нет никакой сложности. Это великий коан Христианства. Его признание, принятие, проникновение им открывает возможность богообщения. В смирении разума перед Тайной — залог ответа Свыше.

Итак, Троичный догмат является основой христианского восприятия Бога, стремления к Богу и диалога с Богом. В таинственной преграде разуму — Троичности, личность находит отклик в своем отношении — бытии для другого — любви — чем проявляет свое Богоподобие. Личность, в отличие от статичной сущности-индивидности, является динамическим понятием — выражением отношения. Отношением нашего Бога является Любовь. Созданный из любви человек воспроизводит Первообраз в своей личностности. Человеческая личность образуется соотношением между всечеловеческой сущностью и индивидуальной ипостасностью.

Позднейшие как западные так и восточные схоласты не остывают в своем поиске метафор для приближения к познанию этого догмата. Последнее (дореволюционное фундаментальное издание — Полный Православный Богословский Энциклопедический Словарь — предлагает более чем полуторатысячелетнюю позицию в разделе «Троица»): «Августин (учитель Церкви 4го века) дал прекрасную аналогию образу Божию: духовная природа человека, дух, которые есть не что иное как любовь, состоит из субъекта любви, ее объекта и самой любви, иначе троичность подобна трем понятиям: «mens ipsa notitia u voluntas или memoria (самосознание в себе), intelligentia (мышление) и voluntas, chaetae (способность любви)».

Наши теологические выкладки мы завершим чеканным догматически богословским положением, имеющим прямое отношение к предмету данной статьи: «Бог в Своем бытии имеет три ипостасные Личности и общую для Них божественную природу. То же самое открывается и в отношении человеческих личностей. Все человечество — это единая природа, как если бы это был один человек — первочеловек Адам» 2 2 Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М.: 1991. С. 92 .