Сергей Белорусов - Очерки душевной патологии и возможности ее коррекции соотносительно с духовным измерением бытия

Благоговение . Согласие быть, решимость жить, дерзновение «сбыться и осуществиться», придав смысл собственному существованию, открывает возможность отношения. В первую очередь, это отношение к ультимативному Источнику жизни (мы сказали бы — Богу, если б это происходило не в формате психологической помощи в ситуации клиентского запроса). И это отношение, правильно (орто-) выстраиваемое, не может быть иначе, как пронизанным благоговением: жизнь принимается, но Податель жизни непостижим, и отсюда начинается «трепет», о котором так пронзительно пишет «одинокий рыцарь веры» C. Кьеркегор (17). Критерием религиозного — в противоположность магическому, духовному — в противововес квази-душевному, диалогичному — в отличие от самодостаточного, является реальное ощущение благоговения перед Непознанным — перед «Жизнью» у честных агностиков (А. Швейцер), перед «Непостижимой Формирующей Тайной» у психологов, ищущих интеграции науки и веры (А. ван Каам). А подвижники Христианской аскезы первых веков согласны в том, что «без благоговения невозможно ни Богопочитание, ни выполнение заповедей и нет страсти вреднее дерзости — это совершенная погибель» (13). Благоговение есть специфически человеческий, то есть по-настоящему духовный аффект, проявляющийся сочетанием почтительности, смирения, прославления, стремления, иначе — напряженный парадокс напряжения между благочестивым дистанциированием с дерзновенной (не дерзкой) жаждой приближения к Святыне.

Богообщение . Здесь нет гарантии, и не может быть техник, поскольку в наших силах только готовность и надежда услышать Собеседника, но пребывание в благоговейном молчании (не в смысле отсутствия слов, а в позиции внутренней тишины, в сосретодочении, в открытости, в чувстве собственной неполноты с потребностью восполнения Свыше). Если экзистенциальная психотерапия ориентируется на смысл, то транс-психотерапия взыскует высшего — Духа. Вслед за религиозным мыслителем Н. Бердяевым, скажем: «Рациональное определение духа невозможно, это безнадежное предприятие для разума. Дух умерщвляется таким определением, он превращается в объект, в то время как он есть субъект. О духе нельзя выработать понятия. Но можно уловить признаки духа. Можно сказать, что такими признаками духа являются — свобода, смысл, творческая активность, целостность, любовь, ценность, обращение к высшему божественному миру и единение с ним. Этим рядом признаков объединяется пневма Священного писания и нус греческой философии» (8). Мы идем дальше и стараемся актуализировать не те «признаки духа» и не «производные духовности», но пригласить странника к опыту нахождения в Духе. Это обретается в сопричастности Святыне — другому человеку, Церкви, в Ее Таинствах и повседневной жизни — насыщенной, интересной, вызывающей и цельной. Подобный стиль жизни, интегрирующий физическое удовлетворение, материальную стабильность, эмоциональную гармонию, интимную радость, интеллектуальный интерес, душевное равновесие, будет неполон без качества «духовной нищеты» — жажды Абсолюта, и она восполнима лишь одним — нахождением в Богообщении, столь разнообразным и уникальным, сколь неповторима каждая человеческая личность.

Бессилие . Спутник чувствует за собой великую силу, исповедуя собственное абсолютное бессилие, действуя по принципу — от меня усердие, от Бога результат. Он говорит на разных языках, доступных восприятию его клиентов, он не закончит встречи, не будучи убежден, что он понял, принял, а значит — полюбил приходящего. Вера психотерапевта не должна быть психотерапевтическим ресурсом, это инструмент пастырского душепопечения. Религиозная идентификация психолога в хорошей психотерапии остается как бы «за кадром, на периферии», когда терапевтическая ситуация требует ее — веры — актуализации, транс-психотерапевт перестает быть в строгом смысле и первично профессионалом — он становится «братом» (бывают случаи, и «отцом», а клиент в данном случае трансцендирует рамки психотерапевтического сеттинга, и начинается иной формат целительных взаимоотношений, другие правила и возможности. И, может быть, отсюда и начинается православная психотерапия в понимании митр. Иерофея (Влахоса) (16). При этом, в нашей РОП-терапии принято положение — «… помощь тем больше, полноценнее и истиннее, чем меньше в ней может отнести к своим заслугам терапевт».

Итак, практикующий эту помощь спутник , несомненно, окажется христо-центричным в своей деятельности. Почему? Во-первых, разделяя вышеизложенные доминанты четырех «Б», он неминуемо, если он искренен в своих убеждениях и намерениях, к этому приходит. Это для себя. Во-вторых, то, как он действует для странника , метафорически сопоставимо с двумя природами Спасителя: проецируя теологический тезис на психотерапевтическую реальность, можно сказать, что он одновременно и поступает как «власть имеющий» (Новый Завет, Лк 4: 32), и он в готовности «омыть ноги» (Новый завет, Ин. 13: 5) обратившимся к нему.

«Власть» спутника состоит в том, что он уверен в возможности помощи, поскольку это его миссия, в его приветливом и благожелательном принятии приходящих, в его внутренней устойчивости, способности видеть явления в перспективе, в его неторопливости, радушии, благоволении, умении приглашать, ободрять, научать, побуждать и, при достижении навыка бесстрастности (вновь проекция из аскетического «делания»), предлагать возможную степень оценки, обличения, критики… Последнее вновь является пунктом, не принятым доселе в пре-трансцендентных терапиях, и потому определяется именно степенью как духовной, так и профессиональной зрелости спутника и осуществляется бережно и соразмерно с традиционным духовным принципом: «Даже Бог не открывает человеку того, что не в силах он вынести в знании о себе».

Готовность «умыть ноги» страннику выразится в нелицемерном стремлении спутника упокоить, разуть (а не «обуть», что в нынешнем слэнге означает «сжульничать»), из положения снизу не смущаясь удалить грязь со стоптанных ног, бережно вымыть и осушить и всего себя, со своей «властью» поставить на служение своему клиенту на время психотерапии.

Антиномичное сочетание этих мотивов деятельности нередко уже само по себе имеет целительный эффект. Странник начинает ощущать свою ценность, которая была повреждена или утрачена, он испытывает реальное чувство безусловного принятия (термин гуманистической терапии), атмосферу безопасности, в которой он может позволить себе снять доспехи своих психологических защит и регрессировать (психоаналитический термин) от своей функционально-социальной идентичности («роли» — психодраматический термин) к просто человеческому бытию, в формате осуществляющегося процесса «здесь и теперь» (термин гештальт-психотерапии). Итак, наша РОП-терапия включает в себя, не обинуясь, все, что может быть почерпнуто из хороших пре-трансцендентных терапий.