Олег Карпухин - Глобальная культура коммуникаций

И бунт раздавленный умолк.

(«Бородинская годовщина»)

Могут ли нынешние поэты так сказать о победах? Вероятно, Сталин задавал себе этот вопрос и, наверное, признавал, что у Пушкина надо учиться современным мастерам мобилизующего жанра.

Сила влияния массовых коммуникаций по большей части определяется талантами, мировоззрением и психологическими особенностями интеллигенции. Люди интеллектуального труда вырабатывают смыслы, «ключевые послания», создают образы, которые несут отпечаток их взглядов и психологии. Они наполняют содержанием все формы массовой коммуникации. Они же являются и основным носителем литературного языка. Особая сфера коммуникаций – гуманитарное сопротивление и экспансия.

Специфика массовых коммуникаций в Советском Союзе, особенно в 20–40-е годы XX в., была в том, что власть сделала ставку в производстве образов на талантливых деятелей литературы и искусства. Политическая власть и организаторы пропаганды только обозначали политические смыслы дня. Произведения литературы и искусства становились частью системы пропаганды, когда их авторы понимали требования времени и власти, знали обстоятельства жизни народа, его чувства и, главное, когда верили в то, что делали. Стимулом для творчества было не самовыражение, а овладение искусством влияния на людей, «управления» читателем или зрителем.

Есть история о «моменте истины» для интеллигента. В известном романе В. Богомолова «В августе сорок четвертого» («Момент истины») одна из коллизий связана с нелепой смертью боевого офицера, по ранению временно прикомандированного к военной комендатуре. Его включили для прикрытия в оперативно-розыскную группу контрразведчиков, ищущих немецких агентов, действия которых могут сорвать предстоящее наступление советских войск. В этой операции военной контрразведки (СМЕРШ) погибает Игорь Аникушин, ушедший на фронт с последнего курса Московской консерватории, три года храбро воевавший в пехоте, любимый солдатами за ум и искренность, за независимость и справедливость, настоящий «толстовский» офицер. Погибает, в общем-то, из-за нелюбви к чекистам как таковым: «Кантуются по тылам… да еще героями себя чувствуют».

Когда розыскники-смершевцы начали проверять документы у неизвестных офицеров, а это, как скоро выяснилось, были немецкие агенты, капитан не внял полученным наставлениям, а, глядя на чекистские «причуды» в момент проверки (в момент истины!), даже разозлился. Не подозревал он, какая ведется игра. Окончилась она, когда старшему группы, капитану Алехину, стадо ясно, что за «офицеры» перед ним. Прозвучала условная фраза: «Не могу понять… будьте любезны» – и лесную тишь разорвали выстрелы чекистов. Лишь теперь помощник коменданта понял чекистский замысел, оценил ситуацию и схватился за кобуру – но поздно. Фашистский агент успел дважды выстрелить ему в грудь.

Литературный критик С. Рассадин признавался, что не любит роман Богомолова, и все из-за эпизода с гибелью Аникушина. Капитан «не хочет слушать указания поисковиков и в результате гибнет, бедняга». «Бедняга? Или… сам виноват?., из-за своей интеллигентщины, своего чистоплюйства… так сплоховал?.. Читатель… обязан быть раздражен непонятливым, недисциплинированным… интеллигентишкой. Доходя, может быть, до обобщения: „Все вы такие… Путаетесь под ногами!“ И разве он не прав по-своему?» [425] . Для критика чекисты в романе – олицетворение зла по отношению к интеллигенции.

Но все же, почему помощник коменданта оказался неспособен понять миссию чекистов? Ведь и помощник коменданта Аникушин (учившийся до войны на композитора) и командир опергруппы капитан Алехин (до войны – научный сотрудник) – были не только офицерами одной армии, они оба принадлежали к интеллигенции. Алехину капитан из пехоты понравился «своей прямотой и задиристой откровенностью». И Алехин не уставал ему внушать для его же блага: поймите, специфика у нас такая… «Дурацкая у вас специфика, – отвечал ему Аникушин и уточнял: – Мы очень разные люди, и быть таким, как вы, я не желаю! Извините – противно! Ну что вы все время смотрите, чего выискиваете?» Не поняли они друг друга. И это взаимное непонимание стоило жизни одному и пробитой головы другому.

И все же почему честный и порядочный капитан Аникушин оказался «несовместим» с миссией контрразведчика Алехина? Может, потому, что отказывал чекистам в праве на их дело, считая его никчемным? Может, потому, что не понимал специфики этого дела, его особенностей? И, не пытаясь вникнуть в предмет, он тем не менее считал возможным возмущаться, демонстративно игнорировать советы профессионалов. Самомнение интеллигента-интеллектуала погубило его.

Это самомнение, присущее части интеллигенции и разделившее ее на два «лагеря», ярко выразилось в преддверии Октябрьской революции и сразу после нее, отчасти исчезло в годы Великой Отечественной войны, потом опять появилось и в разных вариантах существует до сегодняшнего дня. Самомнение, порой переходящее в высокомерие, как психологическая черта, присущая части интеллигенции, породило тот раскол в ее рядах, что способствовал трагедии России в 1917 г. и трагедии распада СССР в 1991 г. Все минувшие десятилетия прошли под знаком конфликта, когда разные группы интеллигентов не находили взаимопонимания. И самое печальное, что из-за их одержимости самомнением они не были поняты народом.

Оставляя за интеллигенцией право на независимость, на созидание и сохранение духовных ценностей и образов, взгляд со стороны выявляет определенные социально-психологические черты, порожденные характером ее труда и образом жизни. Прежде всего это ее отзывчивость на события и идеи, и ее индивидуализм. С одной стороны, индивидуализм способствует самостоятельности и независимости, собственному творчеству, творческой конкуренции, а с другой – развитию самомнения, высокомерия, эгоизма, порой переходящего в эгоцентризм, в крайних проявлениях толкающего к предательству как нравственных принципов, так и людей. И именно индивидуализм интеллигенции заставляет общественность относиться к ее идеям и заявлениям с немалой долей недоверия.

Индивидуалистический «бунт» представителей «новой» гуманитарной интеллигенции порой принимает формы демонстративных выходок, в которых «тонут» серьезные оппозиционные идеи. Как выразился Ж.-П. Сартр, «мне хотелось, чтобы установившийся порядок существовал, а я мог бы бросать в него бомбы: мои слова» [426] .

Надо признать, что конфликт, в основе которого господство самомнений, высокомерия, раскалывает коммуникационное пространство. Для интеллигенции преодоление высокомерия – тяжелая духовная работа. И когда преодолеть высокомерие удается, роль интеллигенции, прежде всего гуманитарной, как хранителя духовных ценностей, как созидателя смыслов и образов в процессе массовой коммуникации становится определяющей.