Лиана Димитрошкина - Хозяйка Дара-2. Хорошая девочка Милена

Донара Зурабовна подошла к своему столу и вернулась с новым листком. На нем ярким оранжевым фломастером было написано «Ребенок Хорошей девочки».

– Положи его на стул и сядь сверху. Теперь ты Ребенок Хорошей Девочки. Как сказывается на тебе старание мамы быть Хорошей девочкой? Мамы, которая глотает негативные эмоции и не проявляет их? Что происходит с тобой, ребенком в это время? Смотри на листик «Хорошая девочка» и чувствуй. Перед тобой мама, которая живет, проглотив обиду и раздражение, живет, сцепив зубы. Сосредоточься в середине груди и ощути свои эмоции. Твоя мама не проявляет свое плохое настроение. Она терпит и улыбается, терпит и улыбается! Какие эмоции у тебя, у ее ребенка? – спросила Донара Зурабовна.

– Я ее боюсь! – у меня даже в голосе звучала паника. – Я не понимаю, о чем она думает. Не понимаю, хорошо я делаю или плохо. – Голос начал срываться и дрожать. Тело вжалось в кресло, а руки вцепились в все ту же желтенькую подушечку. Я скукожилась, как будто ожидая удара. – Я ее вообще не понимаю! И это пугает меня! Пугает и раздражает! Она ведь врет все время! Врет и притворяется! Она несчастна и скрывает это. – Волна странных ощущений вновь накрыла мое тело. Глаза защипало от набежавших слез, сердце бешено застучало и где-то глубоко в душе всплыла старая хорошо знакомая обида.

– Я обижена на нее очень. – поделилась я с Донарой Зурабовной.

– Хочется выразить все эти эмоции, выплеснуть их как-то… или куда-то, иначе они просто меня разорвут, – ошарашенная ощущениями, я сидела едва дыша.

– Ребенок воспринимает негативные эмоции матери и проявляет их, – пояснила Донара Зурабовна. – Ребенок и мама – это единая система. Если мама не проявляет негативные эмоции, кто-то их проявлять должен. И это делает ребенок. Именно он воспринимает их и выливает вовне. Это закон. Эмоции, которые не проявляет мама, ребенок просто вынужден проявлять. И это, одновременно, и беда ребенка, и благотворительность с его стороны. Потому что он дает, таким образом, матери разрядиться на себя. Чем мама сдержаннее, тем больше бесчинствует ребенок, чтобы она наконец отшлепала его и смогла спустить пар. Он жертвует своей попой, чтобы мама могла разрядиться и получила хоть какой-нибудь шанс жить дальше без язвы желудка. – Донара Зурабовна достала новую пачку салфеток и придвинула их поближе ко мне. – Как по твоим ощущениям? Это правда?

– Да! – я снова рыдала, и ее салфетки оказались как нельзя кстати. – Стопроцентная правда. И именно так было у меня в детстве. Мама всегда держала лицо, была спокойной и собранной, и только когда я совсем ее выводила из себя – могла меня шлепнуть. В исключительных случаях. А чаще всего мне делался выговор строгим холодным тоном. Я вспомнила, как мама всегда говорила: – Милена! Я думаю, ты понимаешь, что повела себя недостойно. Мне бы не хотелось, что бы это повторилось. И коронное: Хорошие девочки себя так не ведут! Никогда! – сделав глоток воды из хорошенького хрустального стаканчика, я поделилась:

– В детстве я даже думала, что она мне не родная – так холодно она себя всегда со мной вела. Вот и сейчас чувствую себя снова маленькой и беззащитной. Чувствую себя брошенной и никому не нужной. – Слезы снова побежали по щекам, омывая мою детскую боль, о которой так не хотелось вспоминать.

– Поплачь, это и вправду очень тяжело. – Донара Зурабовна прошлась по комнате, взяла красивый графин с резного деревянного столика и налила мне в стаканчик еще водички.

– Понимаешь – она заговорила медленно, будто подбирая нужные слова… – Это не потому, что она тебя не любила. Твоя мама была сосредоточена на том, чтобы уцелеть как-то в том шторме, который она сдерживала в себе. На том, чтобы контролировать как-то ту скороварку, которая кипела внутри, и не дать ей взорваться. – Она вздохнула, подошла и открыла окно, впуская свежий воздух. Порыв ворвавшегося ветерка принес запах дождя, который снова моросил за окном, и свежести.

– Милена, ты встань, пройдись по комнате. Сбрось с себя состояние. Как будешь готова, мы продолжим.

Донара Зурабовна снова повернулась к окну, давая мне возможность собраться с мыслями и оплакать свои детские обиды.

Я поднялась, и многострадальная желтенькая подушечка упала к моим ногам. Захотелось подойти к камину, от него веяло теплом и уютом, и поленья так весело потрескивали, что казалось, они как живые болтают о чем-то о своем. – Вот… даже поленья кажутся живыми… – горько усмехнулась я.

– Ну, что продолжим? – Донара Зурабовна вновь ловко перехватила инициативу у моего внутреннего критика, который уже собрался закидывать меня камнями. Конечно! Даже поленья в камине более живые и настоящие, чем я.

– Давайте продолжим, – я снова опустилась в кресло. – Хочется разобраться в этой истории до конца. Донара Зурабовна протянула мне еще один листок, на котором было красиво выведено «Физическое тело Хорошей Девочки». – Сейчас сама все поймешь, – ответила она на мой удивленный взгляд. – Просто садись на него и чувствуй.

Возьми еще один листик, на котором напиши «Физическое тело Хорошей Девочки». Садишься на него, смотришь на «Хорошую Девочку» и ощущаешь, что за эмоции она у тебя вызывает. Прочувствуй, что происходит с телом? Как оно себя чувствует? Потом снова встань и пройдись по комнате.

Я положила под себя листик, предложенный Донарой Зурабовной, и попыталась сосредоточится.

– Посмотри на «Хорошую девочку», а потом закрой глаза и прислушайся к себе. Ты – физическое тело, которое может сейчас сказать Хорошей девочке, что она делает с тобой. Прочувствуй состояние, ощущения и мысли, которые возникают. Когда будешь готова, открой глаза и поделись своими чувствами.

Донара Зурабовна замолчала давая мне время разобраться в ощущениях.

– Апатия. Ощущение полной нехватки сил. – Состояние полнейшего бессилия и бессмысленности накрыло меня. – Учащенное сердцебиение. Дыхание перехватывает… стало очень трудно дышать… – я оглянулась. Окно по-прежнему открыто, а воздуха почему-то не хватает.

– Если сложно дышать, значит сложно жить, – сказала Донара Зурабовна.

– Боль в груди и со зрением что-то, не пойму, как будто расплывается все перед глазами… Глаза щиплет, хочется плакать, но внутри что-то сковывает, зудит какая-то смутная тревога и ком в горле стоит. – я попыталась пропихнуть ком, глотнула водички и продолжила: – И спина болит, как будто скрючило меня всю. – Почему-то даже говорить было больно, а неприятные физические ощущения все наваливались и наваливались.