Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви: мифы и реальность.

Итак, если судить по художественной литературе, то получается, что любовь между полами интересует людей больше, чем все остальное в их взаимоотношениях, вместе взятое. Но тогда эта тема должна быть и в центре внимания науки: должны существовать научные центры амурологии, издаваться моно­графии и специализированные журналы, защищаться диссертации. В Средние века центром культурной жизни была религия, так в те времена духовных академий и теологических факультетов было больше, чем всех остальных академий и факультетов вместе взятых, а тираж богословской литературы превосходил общий тираж книг по всем другим темам.

С любовью дело обстоит с точностью до наоборот. Ни исследовательских центров, ни журналов, ни диссертаций, которые в бывшем СССР защищались десятками тысяч в год, никогда и не бывало, а все книги о любви более или менее научного характера, изданные на русском языке, прекрасно помещаются на одной книжной полке.

В европейской и американской литературе ситуация точно такая же. Если работ по психоанализу и сексологии — целые библиотеки, то литературой по теории (или философии) любви вряд ли удастся заполнить хотя бы полшкафа. Выдающиеся сексологи из США У. Мастерс и В. Джонсон пишут: «Вплоть до недавнего времени о любви предпочитали писать поэты, писатели и философы, но не психологи или другие ученые» {1}.

Есть немало ученых, которые всю свою карьеру — лет пятьдесят жизни — посвятили изучению, описанию и лечению неврозов. Но нельзя назвать ни одного, пусть не выдающегося, пусть просто приличного ученого, который целиком отдал изучению любви хотя бы десяток лет. И это притом, что степень временного помутнения рассудка, вызываемого любовью, во многих случаях вполне сопоставима не только с неврозом, но и с психозом, а как причина самоубийств и депрессий в самом цветущем возрасте любовь если не на первом месте, то на одном из первых уж точно.

Крупные ученые изредка касались проблемы любви, но только изредка, и только касались. К примеру, великий З.Фрейд оставил после себя более двадцати томов сочинений. Ну что бы ему, всю жизнь изучавшему сексуальные взаимо­отношения людей, не посвятить хотя бы один из них тому, о чем исписаны горы бумаги? И просветить, наконец, человечество, в этом вопросе? Не посвятил, однако, и не просветил. Если собрать все замечания З.Фрейда по поводу «романной» половой любви, едва ли наберется два-три десятка страниц.

Несоответствие объемов научной и художественной литературы про любовь замечено, конечно, давно. Но все авторы, указав на эту несообразность, тут же о ней забывали и больше не вспоминали, как, например, цитированные выше У. Мастерс и В. Джонсон. И совершенно напрасно.

Когда мы приезжаем в чужую страну и знакомимся с ее обычаями и традициями, некоторые из них кажутся нам нелепыми и даже смешными. Но если пожить в стране подольше и получше узнать ее историю, то каждый раз выясняется, что возникновение «нелепых» на первый взгляд обычаев не было обусловлено ошибками или бестолковостью народа, а имело под собой веские и вполне разумные основания. И если на протяжении столетий вся европейская мысль очень много восхваляла любовь и очень мало стремилась ее понять, значит, и на то были вполне серьезные и разумные (для своего времени!) основания, которые надо бы постараться выявить.

***

Иногда здесь пытаются отделаться ссылкой на особую загадочность любви, в силу которой науке она пока не по зубам и наука займется ею лишь в будущем, когда удастся создать особую методологию. «Прошли времена, когда любовь пытались уловить в сети обычных понятий, постичь логически-описательными и классификационными методами. Старый подход к любви исчез, новый только что рождается. Он будет, видимо, сплавом и психологического, и биологического, и социального, и этико-эстетического» {2}— считает литератор Ю.Б. Рюриков, чья книга «Три влечения» многократно переиздавалась в бывшем СССР.

Допустим. Но откуда новый подход возьмется? Будет создан где-то в стороне, а потом в готовом виде приложен к проблеме, которая его ожидает? Так не бывает. В науке, если старая методология не работает, новая рождается и оттачивается в ходе постоянных наскоков на нерешаемую проблему. А наскоков как раз и не заметно. Так что возвращаемся к тому, с чего начали.

О рождении нового подхода Рюриков пророчествовал еще в 1967 году. Прошло 40 лет, а сплава пяти наук так и не появилось. Когда в начале XX века физики столкнулись с тем, что старая классическая механика для описания событий на субатомном уровне не годится, квантовую механику они создали куда быстрее. И рождалась эта механика не в сторонке, а в ходе наскоков на проблему. Потому что была нужна. А теория любви никому не нужна. В том и разница.

Искать причины не желаем

Удивительно, что наука не желает замечать любовь, но еще более удивительно, каким образом она ее анализирует в тех редких случаях, когда все же берется за это дело.

Стремясь постичь что-то в человеческой культуре, любой серьезный ученый пытается прежде всего уяснить происхождение явления, которое он изучает. Затем он прослеживает историческое развитие в целом, потом начинает вникать в детали развития и формы проявлений. Это азбука. Начало начал.

Даже самая глупая брошюрка про ревность обязательно начинается с выяснения вопроса: когда и откуда она появилась? Досталась в наследство от животного мира или есть результат культуры?

Читаю в Интернете статью о психологии хиппи. Начинается она с истории движения: в каких странах возникло, как развивалось. Автор исследует, из каких социальных слоев вышли хиппи, какие они исповедовали взгляды и ценности, какие жизненные противоречия толкнули их на путь протеста. И от этой базы он идет к их психологии.

Это совершенно нормальный путь, иначе и быть не может: понимание истоков, происхождения любого явления в человеческом обществе и понимание его сущности — одно и то же.

Допустим, где-то за тридевять земель есть остров. И живет на том острове народ. И есть у того народа прелюбопытнейший обычай: тамошние мужчины дружат только группами по трое; их тройственный союз необычайно прочен и сохранятся на всю жизнь, а дружить по два или по четыре они считают глубоко безнравственным. Причем сложился тот обычай сравнительно недавно, а раньше у них дружили по-всякому, и никто такой дружбы не стыдился.

Предположим далее, что побывала на том острове этнографическая экспедиция, и спустя некоторое время один из ученых с гордостью объявляет: «Я постиг сущность их загадочной дружбы! Вот книга, где изложены ее теоретические основы».

Берем книгу, читаем. Приведена дотошная классификация союзов по различным комбинациям интересов и характеров. Очень подробно, красиво и трогательно, с тончайшими психологическими нюансами описано, как счастливы те, кто обрел себе двух друзей, с каким нетерпением ждут они блаженной минуты, когда можно, собравшись вместе, предаться общению, как безрадостна и скучна жизнь тех, кто не подобрал еще себе компании, какие жестокие муки терзают души потерявших одного из друзей и т.д. и т.п. И ни слова, почему крепкая мужская дружба возможна у них только втроем, а не вдвоем и не вчетвером. Ни единого слова, почему так стало лишь с определенного исторического момента, не раньше и не позже!