Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви: мифы и реальность.

Взявшись за статью или книгу о любви, логично было бы сделать то же самое. Примерно так: «В некоторых случаях наблюдается сильнейшее сексуальное влечение не просто к противоположному полу, а лишь к определенному лицу; влечение длительное, стойкое, которое целиком захватывает человека, так, что другие лица, как бы привлекательны они ни были, заменить любящему его избранницы (избранника) не в состоянии. Постараемся выяснить его происхождение». Вам понятно, о чем идет речь? Ну и вперед! И никакой путаницы.

Однако в теоретизированиях на тему любви столь просто почему-то не делается. Пожало­вавшись на многозначность слова и заявив о намерении рассмотреть любовь половую, авторы на следующей же странице перескакивают к любви братской или родительской, к какой-то «любви в общем смысле этого слова», приплетают сюда же неизвестно зачем любовь патриотическую, а затем плавно возвращаются к сексуальным страстям и делают вид, будто предыдущими рассуждениями что-то в них прояснили.

С другой стороны, там же, в тех же самых сочинениях, половую любовь незаметно, исподтишка сводят лишь к некоторым ее формам — которые покрасивее, которые лучше, удобнее укладываются в теорию, старательно забывая при этом, что любовь отнюдь не всегда выглядит как в голливудских фильмах. Между тем любовью называл А.П.Чехов в рассказе «О любви» чувство красавицы Пелагеи к пьянице-повару, которого все зовут «мурло», а Рогожин в «Идиоте» Ф.М.Достоевского от великой любви Настасью Филипповну зарезал. И никто, начиная с Достоевского, вроде бы не сомневался, что у него действительно была любовь, однако такую любовь в научно-морализаторских книжках вы никогда не встретите.

Путаница с постановкой задачи

В научной критике нечеткая постановка задачи расценивается как очень серьезное упущение, существенно снижающее ценность любого исследования. Нечеткая постановка задачи означает, что автор сам не твердо разумеет, о чем он, собственно, собрался толковать. Еще хуже, когда задача вообще не формулируется. Тогда вместо науки неизбежно получаются всего лишь пустопорожние разговоры вокруг темы.

К сожалению, в теориях любви это, так сказать, культурная традиция. Еще в конце XIX века В. Соловьев в большой статье «Смысл любви» писал: «Первый шаг к успешному решению всякой задачи есть сознательная и верная ее постановка; но задача любви никогда сознательно не ставилась, а потому никогда и не решалась как следует. На любовь смотрели и смотрят только как на данный факт…» {17}Ничего с тех пор не изменилось, хотя его статья была современниками замечена и произвела на них глубокое впечатление. Ее цитируют и до сих пор.

Нечеткость в постановке сплошь и рядом приводит к тому, что заявляют одну тему, а занимаются затем совершенно другой. Например, в самом начале пишут о намерении прояснить сущность половой любви, то есть сильного влечения к единственному лицу, а на деле теоретизируют отчего он влюбился именно в нее, а не в кого-то другого. Но это хоть и соприкасающиеся, однако же две разные темы! Вернее, так: выбор объекта влюбления — вопрос второстепенный и подчиненный по отношению к главному: почему вообще выбирают только одного? — то есть к вопросу о происхождении любви. И заниматься второстепенным, не уяснив главного, — пустая трата времени. Что уже наглядно продемонстрировано исписанными понапрасну цистернами чернил.

При анализе любых других проблем, связанных с поведением человека, все это прекрасно понимают. Вроде бы никому не надо доказывать, что если мы изучаем психологию сексуальных маньяков, то задача номер один — уяснить, каким образом в них развиваются садистские склонности. И только потом уже следует разбираться, почему кто-то из них набрасывался на женщин в черных колготках, а кто-то — на мальчиков в белых рубашечках. Очень странно выглядел бы в глазах специалистов ученый труд, в котором все рассуждения исключительно о том, какой маньяк какую жертву выбирает — без малейшей попытки осмыслить, отчего вообще у них появляется желание мучить и убивать.

Да, определенный тип жертвы оказывает существенное влияние на поведения маньяка, но встречу маньяка с жертвой можно уподобить нажатию на спусковой крючок, запускающий уже взведенный механизм. И было бы не слишком умно заниматься изучением и описанием только спускового крючка, не задумываясь о тех силах, которые механизм взводят. А в теориях любви именно так и делается: многословно и многокрасочно описывают первую встречу героев, что такое особенное он в ней увидел и что почувствовал, и какие в нем вспыхнули страсти — совершенно не задумываясь об источнике страстей: о внутренних процессах, которые подготовили и привели его к взрыву чувств.

Когда мы по-настоящему разберемся с причинами любви, то увидим, что вопрос выбора, который многие объявляют главным, не стоит выеденного яйца: все дело во внутреннем настрое, а выбор объекта в значительной степени случаен. Когда выбор ограничен, влюбляются в первого мало-мало подходящего, кто повстречается на жизненном пути.

Предпочтение типа

Когда путают тему сущности, иными словами — происхождения любви, и тему выбора объекта влюбления, это еще полбеды. По крайней мере, теоретизируя по такому поводу, все же держат в голове, что речь идет о выборе единственного лица, и выборе надолго. Гораздо хуже, когда вследствие невразумительной формулировки задачи, заявив свои претензии на раскрытие сущности любви, плавненько переходят затем к рассуждениям по поводу предпочтения типов, то есть, о том, какие женские прелести вызывают в мужчинах больше вожделения, а какие меньше. То же самое в отношении женщин. Хуже потому, что эта тема отстоит от темы любви еще дальше, хотя тоже имеет к ней некоторое, косвенное отношение.

«Не мыслю жить без тебя! Мне нужна только ты! Никто другой не может заменить тебя!» — это объяснение в любви. От таких слов каждая женщина готова растаять. «Для удовлетворения моей потребности мне нужна какая-нибудь блондинка, пухленькая и с большими грудями» — нечто совершенно иное. Обратившись с подобными откровениями к пухленькой блондинке, можно и по физиономии получить.

Предпочтение существовало и у обезьян, и у дикарей с их свободой нравов. Любовь появилась по историческим масштабам совсем недавно.

Предпочтение отнюдь не исключает влечения хоть к двум сразу, хоть к нескольким. Любовь — это влечение только к одному лицу, что составляет ее главную, определяющую черту.

Предпочтение вовсе не означает страсти, захватывающей человека полностью. Оно означает лишь относительно большее удовольствие, получаемое от полового партнера определенного типа, но не исключает удовольствий, получаемых от партнеров других типов. Любовь — именно захватывающая страсть, а не легкое возбуждение на короткое время. В любви никто другой не нужен и не в состоянии заменить избранника (избранницу).