Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви: мифы и реальность.

В дружбе с лицами своего пола никаких ограничений нет. Потому не бывает и страстей. Умный и сердечный человек привлекает многих. Но общаться с ним не запрещено никому, а потому знакомство с ним тщеславных чувств не вызывает. Допустим, однако, что ввели правило: друг может быть только один и на всю жизнь; уж если выбрал кого в друзья, то с остальными — ни-ни, никаких душевных излияний и вообще контакты строго ограничены. Так вот, разве не появились бы после этого на почве дружеских отношений точно такие же страсти, как и в любви?

Тщеславие — страшная сила. И если, как общепризнанно, оно способно быть источником многолетней неуемной активности, направленной на достижение власти или славы, если оно становится причиной тяжелейших внутренних драм или, наоборот, невероятного самодовольства, то почему оно не может оказаться источником такой же активности и таких же ярких переживаний в сфере отношений между полами?

«Любовь-тщеславие» — не ахти какое открытие. О ней писал еще Стендаль: «Огромное большинство мужчин, особенно во Франции, желают обладать и обладают женщинами, которые в моде, как красивыми лошадьми, как необходимым предметом роскоши молодого человека; более или менее польщенное, более или менее возбужденное, тщеславие рождает порывы восторга. Иной раз, но далеко не всегда, тут есть физическая любовь; часто нет даже физического удовольствия» {277}.

Что-то в этом роде, в разных вариациях, с разной степенью понимания тысячи раз встречалось на страницах романов и после Стендаля. Тогда почему ничего подобного не встретишь у теоретиков? Потому, что им мешает принятый ими метод исследования, вернее, отсутствие метода — именно неумение видеть явление в развитии. Когда любовь сводится к действию таинственной силы, к тяготению душ, к невидимым магнитным мостикам, то признать, что она может возникнуть на почве тщеславия, означает признать существование нескольких различных ее сортов или — еще хуже — существование правильного, настоящего сорта и нескольких ненастоящих, не отличающихся, тем не менее, по чувствам и внешним проявлениям от настоящего.

Каждый человек, пока он просто наблюдает жизнь, пока он лишь описывает увиденное, не может не согласиться со Стендалем, не может не признать: да, так бывает, и на реальную жизнь его описания очень даже похожи. Но как только углубляется в теорию, то, связанный по рукам и ногам своей методой, вынужден делать вид, будто о существовании любви-тщеславия по Стендалю он даже не подозревает.

Если прослеживать процесс усложнения, когда «любовь-тщеславие» считают не самостоятельным явлением, а результатом относительно самостоятельного развития, никаких принципиальных проблем не возникает. Прослеживая развитие, мы всегда можем держать в поле зрения генетическую связь между любовью в ее чистой, исходной форме и формами производными.

Моральная заповедь, вытекающая из моногамии, — только один мужчина, только одна женщина на всю жизнь — в наши дни, честно говоря, на последнем издыхании. Не в том дело, что ее часто нарушают, — ее во все века часто нарушали — а в том, что, похоже, дело идет к ее пересмотру. Но даже если она умрет, половая любовь на вторичной основе еще долго сохранится — до тех пор, пока секс будут считать грязным делом.

Плохие мальчики или любовь зла…

Во множестве романах описывается, как очень хорошие девушки, воспитанные и добрые, влюбляются во всякого рода подонков, вводя других персонажей романа в полное недоумение: да за что же она его полюбила?!

Недоумение это порождается представлениями, будто любовь возникает благодаря высоким моральным качествам объекта и что для оценки человека существует единая для всех шкала: как для родителей, так и для их юных дочерей. Здесь все неверно. Главное в любовных страстях — все же внешность, и если плохой мальчик обладает смазливой физиономией, этого часто вполне достаточно, чтобы в него влюбиться. А оценочной шкалы, единой для отцов и дочерей, не может быть в принципе.

Отношение одного человека к другому определяется не просто его личными качествами, но личными качествами, видимыми через призму жизненного опыта. Для военного или бизнесмена важнейшее значение имеют надежность человека, его пунктуальность, предсказуемость поведения. Не следует вести дел с тем, на кого нельзя положиться, кто может в любой момент выкинуть нечто непредвиденное. Для военного иметь подобный экземпляр в подчинении — верная гибель в первом же бою. А потому военный или бизнесмен оценивают несобранного, ненадежного, непредсказуемого человека как ничтожество, как пустое место.

Героинями любовных романов XIX-го и начала XX-го веков были, за редким исключением, девицы из более или менее состоятельного общественного слоя. Которые не работали и вообще ничем серьезным не занимались. В период между окончанием пансиона и замужеством их «деятельность» — это чреда развлечений. При таком образе жизни, при таком жизненном опыте качества мужчин, высоко ценимые отцами, не имеют для дочерей ни малейшего значения. Отрицательные качества — тоже.

Когда дело касается вечеринки, пикника или другого приятного времяпровождения в веселой компании, то: пришел вовремя или двумя часами позже обещанного либо не явился вообще; выполнил или не выполнил свое обещание — сущие пустяки, в худшем случае лишь повод для мелкой досады. А непредсказуемость поведения для веселой компании скорее даже плюс, чем минус.

Таким образом, в одной сфере жизни некая личность может восприниматься как пустая и ничтожная, а в другой сфере — как весьма привлекательная и интересная. И понять друг друга тем, кто существует в разных сферах, то есть, отцам и детям, весьма проблематично. Даже если те и другие наделены умом, даже если они стараются понять друг друга — что наблюдается далеко не всегда.

ВЕЛИКАЯ ЛОЖЬ

В Европе вплоть до начала XX века браки по взаимной склонности заключались весьма редко, да и то лишь в среде работавших по найму. В высших, аристократических кругах решающее значение имели соображения, связанные с образованием или закреплением политических и семейных союзов, среди купечества — с соединением или приобретением капитала.

Городское население в Средние века было опутано сетью цеховых законов: где-то жениться имел право только мастер, отнюдь не подмастерье, где-то подмастерью жениться не запрещали, но тогда он не мог стать мастером; иными уставами предусматривалось, что мастером может стать только законный сын мастера и никто другой. Были и другие ограничения: «Не всякое ремесло могло произвольно менять хозяина, т.е. быть продано другому, права его исполнения часто оставались в семье. Единственная дочь пекаря, портного, ювелира, могла выйти замуж только за сына пекаря, портного или ювелира, если только не хотела рисковать потерей всей семейной собственности. Из-за таких и аналогичных постановлений женщина при выборе мужа была ограничена чрезвычайно узким кругом» {278}. Учтем, что города в те времена насчитывали всего лишь тысячи жителей, а не сотни тысяч, как сейчас, и искать жену за пределами своего города было не принято.