Владимир Лебедев - Психология и психопатология одиночества и групповой изоляции

Дети, патологическое фантазирование которых не связано с игрой, производят «недетское» впечатление. Они замкнуты, пассивны, вялы, склонны к длительному бездеятельному существованию. Обычно они сидят в «задумчивых позах», не обращая внимания на окружающих. В таком состоянии девочка пяти лет при попытке матери привлечь ее внимание отвечала: «Не мешай мне подумать» или «помечтать». Девочка часами шепотом рассказывала себе сказки о какой-то «козочке», которая придет и даст ей «молочка». Такие дети, как правило, плохо спят. Прежде чем уснуть, они часами шепчут, рассказывая себе сказки.

Интересы и увлечения детей, больных шизофренией, по данным Г. Е. Сухаревой ( 171), резко отличаются от интересов их сверстников; одним из любимых ими занятий является черчение карт, составление планов и схем, особенно занимают их вопросы мироздания, астрономии и т. д. Эти дети рано задают вопросы абстрактно-философского характера, тогда как их не удается обучить элементарным навыкам самообслуживания. Психические нарушения при шизофрении приводят к изменению интересов и идеалов личности, а также и отношения к окружающему коллективу.

«Шизофренный процесс, — по высказыванию французского психиатора Еу, — есть продвижение шизофреника вглубь самого себя; это в одно и то же время и неспособность открыть себя миру реальности и сосуществования, и непреодолимая потребность предаться тому процессу распада, каким является мир воображения» ( 94, с. 101). Основным симптомом шизофрении, по его мнению, является бред, уничтожающий действительную картину внешнего мира и изолирующий больного от окружающей среды.

Одной из важных предпосылок развития патологического фантазирования у детей М. П. Кононова считает повышенную физическую и психическую их истощаемость, которая препятствует установлению обычных крайне необходимых для нормального развития ребенка контактов с окружающими людьми. Биологически вызываемая некоммуникабельность усиливает их неконтактность и ведет к уходу от реальной действительности в мир грез.

У Е. Блейлера основным в аутизме является аффект, у Е. Блейлера — фантастический мир желаний, у Д. Миньковского — интеллект, законченная философия мировосприятия.

Психиатр С. М. Корсуновский ( 82) ввел понятия «первичный» и «вторичный» аутизм. Определяя «вторичный» аутизм, он в 1977 г. писал: «Вторичный аутизм — это компенсаторный процесс против реального мира, тенденция больного объяснить изменение реальности, которую он воспринимает в бреде» ( 82, с. 234).

На основании приведенного материала можно сделать вывод, что аутизм в широком смысле, выражающий изоляцию человека от внешней среды, явление неоднородное и никак не укладывающееся в прокрустово ложе какой-либо одной нозологической единицы, даже такой многогранной, как шизофрения. Нельзя не увидеть характерные черты самоизоляции и аутизма в приводимых ниже клинических наблюдениях при таких заболеваниях, как сифилис мозга, постэнцефалитический паркинсонизм, травма мозга, алиментарная дистрофия и др.

Больной З., 33-х лет, с диагнозом сифилис мозга (прогрессивный паралич), жаловался на «муть в голове». «Нависла какая-то пленка, тонкая паутинка, застилающая мир». Явственно ощущает ее в голове. Малейшее умственное напряжение делает ее более ощутимой. Общая угнетенность. Интеллект в целом пощажен. Больному было назначено специфическое лечение. В беседе с врачом рассказал следующее: «Голова стала чище, каждый курс снимает ту или другую часть пленки. Слова стали глаже, чувствую внутреннюю связь между ними». Воспоминания до этого возникали механически, без внутренней активности, сейчас больше «придвинулся» к непосредственному их оживлению, принимает в этом процессе живое участие. Воспоминания стали «роднее», ближе к нему, наполнились дыханием жизни. «Раньше была «сухота», сухое пространство между мной и окружающими. Сейчас с удовольствием чувствую, как это пространство снова заполняется теплотой». До болезни он непосредственно ощущал, когда, до какого места люди его понимают, где начинается и где кончается контакт. Улавливал интуитивно момент их постижения. В период болезни эта интуиция пропала. Механически возникавшие представления не давали непосредственного ощущения человека. Больной терял уверенность в себе, чувствовал себя одиноким, как будто засел в какую-то банку, оторвался от мира. Он перестал доверять людям, держался от них вдалеке, не мог доверять им своих мыслей и желаний. «Вынужденно замыкался не потому, что ждал с их стороны нежелательных действий, а вследствие того, что потерял прежнее непосредственное восприятие их, именно потому, что чувствовалась какая-то оторванность от реальной жизни. Я был сам по себе, реальная жизнь — сама по себе. Прежнего контакта наладить с ней не мог». Сейчас, когда он радуется восстановлению прежних связей с миром, он радость чувствует как радость. Придавал особое значение оболочке — «какая-то тонкая, тонкая сетка, или, если так можно выразиться, паутинка». Сейчас пробует себя — делает умственное напряжение, читает — оболочка появляется, но быстро исчезает. Через месяц в беседе с врачом отмечает множество мелких фактов. Снова «раскрывает двери в мир», вылезает из своей оболочки, из банки, в которую был посажен. Исчезает замкнутость, холодность, отчуждение от мира. Лучше понимает книгу, чувствует героев, сливается с их переживаниями, снова наделяет их теплотой. «Есть прежний привкус жизни».

Из приведенного наблюдения С. М. Корсунского видно, как в результате специфического лечения больной с каким-то мучительным напряжением освобождается от «паутины», обволакивающей его мозг. Больной был отгорожен и обособлен, контакт с внешним миром потерян, существовало стремление замкнуться, уединиться, уйти в себя. Больной сидит как будто в скорлупе, между ним и миром повисла паутина, он предоставлен течению своих собственных переживаний, не находящих отклика в окружающих. Его никто не понимает и он никого не понимает. Между ним и миром — незаполненная пропасть. Из-под ног «Я» больного как бы вымыта основа, принадлежащая неделимой целостности психики.

Достаточно четко аутизм прослеживается в наблюдении Н. К. Боголепова и П. М. Зиновьева за больным М., 48-ми лет, у которого после энцефалита развился паркинсонизм. Явления паркинсонизма у больного сопровождались изменениями в психической сфере; было отмечено, что он перешел от реальной жизни в сферу мечты и фантазии. Так, изменения в сексуальных переживаниях больной описывал следующим образом: «Прежде мои глаза неотвязно тянулись к женским ногам, я привязывался к девчонкам, теперь же раскаленная сексуальность потухла и заменилась вековечной тоской и мечтательной грустью по женщине, желание любви при этом стало смешиваться с отвращением к любовным переживаниям». И в других своих переживаниях больной стал погружаться в свой внутренний мир, замыкаясь от окружающей действительности. В то же время он начал проявлять любовь к «философствованию» и построению абстрактных схем человеческих отношений, психических качеств и т. д.