Кристин Хасслер - Манифест двадцатилетних

О себе: решив не поддаваться страхам и обидам, я смогла найти мир, прощение и любовь.

Из всего, с чем я пока сталкивалась, сложнее всего мне было разобраться в отношениях с мамой. Самые ранние воспоминания о матери сформировали у меня жуткий страх перед ней. Как-то раз я смотрела фильм The Color Purple [11]и дошла до сцены, где героиню, Софию, бьют по голове. И тут я вспомнила, что видела, как мать ударила мою старшую сестру; мне тогда было года три. Не помню уже, что именно сестра натворила, чтобы мать пришла в такое «плохое настроение», но лично я с этим настроением сталкивалась не единожды. Тогда я испугалась и постаралась спрятать это воспоминание подальше, в подсознание, но оно оказалось травмирующим, поэтому я так и не смогла полюбить ее.

Возможно, этот инцидент объясняет, почему я никогда не называла ее мамой, а обращалась к ней «тетя Мари» (на суахили это звучит «йя Мари»). Видимо, в раннем детстве я не верила, что эта женщина могла быть моей матерью, она ведь никогда не проявляла ко мне любви.

Мне было четырнадцать, мать вернулась домой после очередного визита к врачу. Хорошо помню ее силуэт в дверном проеме: она казалась совершенно обессилевшей, изможденной. С обычным металлом в голосе сказала: «Врач говорит, что у меня лимфома. Это рак». Меня эта новость потрясла, ведь я представила, что она скоро умрет. «Видишь, — сказала мать, увидев слезы в моих глазах, — поэтому я и не хотела тебе говорить, знала, что ты обязательно заревешь».

Мне было пятнадцать, когда она умерла. За неделю до ее смерти я узнала, что у нее был СПИД. А еще выяснилось, что, когда она привезла меня четырехлетнюю из Африки в Штаты, совершенно легально, она не подала документы на получение для меня гражданства. И вот я осталась сиротой без права проживания в собственной стране.

Я была возмущена тем, что она бросила меня совсем одну. Я ненавидела ее за то, что она не говорила, что у нее СПИД. Я презирала ее за то, что она ни разу не сказала, что любит меня: неужели меня было так сложно любить? Я решила, что никогда не прощу ее за то, что она не обеспечила мне хотя бы стабильного будущего: если бы ей не было наплевать, она хотя бы подала документы на получение гражданства.

Я считала себя жертвой своей матери и ее ошибок и обвиняла в том, что она не обеспечила мне гражданство. Она не заботилась обо мне, никогда не была со мной откровенной, и из-за этого я оставалась эмоционально неразвитой. Сохраняя такой взгляд на вещи, я могла не думать о проблемах в наших отношениях и делать вид, что не вижу, в какой ужасной ситуации оказалась.

В итоге мне пришлось самой заниматься получением иммиграционного статуса, и я все обвиняла мать в том, что она не обеспечила мне получение вида на жительство. После многочисленных попыток получить необходимые документы стало ясно, что придется использовать историю о жестоком обращении в детстве. Меня заставили выступать в суде с обвинениями в адрес собственной матери, рассказывать в подробностях о ее поведении и насилии надо мной — и совершенно чужие люди, слушавшие меня, должны были решить, достаточно ли я настрадалась, чтобы заслужить право остаться в стране.

Это был совершенно чудовищный, мучительный опыт. Я говорила, а сердце мое обливалось кровью. Мне вдруг захотелось оправдать и защитить свою мать, объяснить ее поведение, найти в ней хоть что-то хорошее.

Я решила, что постараюсь вспомнить все, что смогу, чтобы увековечить ее память. Я делала это не только для нее, но и для самой себя. Мне пришлось выкапывать из памяти наше прошлое и пересматривать его нынешними глазами.

Чтобы поставить себя на ее место и разглядеть в ней человека, я не могла рассматривать историю матери лишь с позиции ее дочери. Эта женщина перенесла несколько выкидышей, трижды была замужем, и все ее мужья позволяли себе физическое насилие и изменяли ей; шестеро ее детей были фактически похищены у нее, когда она не смогла их содержать. Она пережила своего последнего мужа, от которого, возможно, и заразилась СПИДом. Последние годы жизни мать мучилась, скрывая страшный секрет от меня, своей младшей дочери, и это не только убило ее, но и уничтожило наши с ней отношения. Я начала понимать, как много она страдала. Внезапно для самой себя вместо женщины-монстра я увидела тонкую раненую душу. Мать стала в моих глазах обычной женщиной, совершившей массу ошибок.

Она любила меня, как умела, и это у нее плохо получалось, ведь сама она получила в жизни гораздо больше боли, чем любви. Моя ненависть и страх стали понемногу стихать, и внезапно я поняла, что начинаю любить свою мать… и даже саму себя.

Жаклин рассказывает, как сцена из фильма вызвала в ней детские воспоминания. Это вообще довольно часто происходит с людьми в возрасте от двадцати до тридцати, когда детские инстинкты «выживания» и (или) «зависимости» слабеют и разум становится более открытым к информации, в том числе и той, которую мы долго старались забыть. Часто сложные и неприятные воспоминания остаются глубоко спрятанными до тех пор, пока мы не достигнем нужного уровня эмоциональной зрелости, чтобы их пережить. Так действует наш защитный механизм — лишь один из многих, являющихся частью нашего подсознания. Ведение дневника в формате потока сознания и упражнение «Найти ключ»(из главы 9) — отличные способы включить подсознание и выпустить на волю подавленные воспоминания.

Я горжусь тем, что мне хватило смелости обратиться за помощью, когда стресс стал просто невыносимым. Как хорошо, что существуют более эффективные способы пережить слишком тяжелые чувства.

Жаклин также поняла, что, обвиняя мать, она не позволяет себе пережить и прочувствовать гнев и печаль в ее отношении на более глубинном уровне. На третьем десятке мы учимся управлять собственной жизнью и часто стараемся хоть в чем-то сохранить устойчивость, подавляя некоторые старые чувства или игнорируя проблемы. Иными словами, мы боимся, что если признаем эти чувства и вследствие этого переживем эмоциональное потрясение, то вся наша жизнь рассыплется на части. Как и Жаклин, мы боимся иногда идти вперед, пока обстоятельства не заставят нас сделать шаг. Мы можем думать или говорить, что с нами все в порядке, но важно обращать внимание на любые ощущения или проявления гнева, подавленности, чрезмерного стресса, зависимого поведения. Все это может быть признаками подавленных чувств, которых мы пытаемся не замечать, вызывая в себе бесчувственность. Не ждите «срыва», чтобы признать существование этих чувств и начать процесс исцеления.