Жан-Клод Ларше - Исцеление психических болезней [Опыт христианского Востока первых веков]

Однако психические болезни духовного происхождения не должны быть смешаны с духовными болезнями как таковыми. Духовные болезни вызваны расстройством или нарушением природы (точнее, ее образа жизни) в личном отношении человека к Богу. Психические заболевания соответствуют с точки зрения психики расстройствам, которые аналогичны соматическим болезням по отношению к телу; речь идет о расстройствах психики, рассмотренной в самой себе, о дисфункции ее природы с точки зрения естественного порядка.

Но, с точки зрения святоотеческой антропологии, такое различие имеет лишь относительное значение, поскольку природа никогда не может быть рассмотрена полностью сама по себе и определяется своим отношением к Богу. По воле Творца человек естественно был обязан Богу всеми способностями своего существа, хотя от его свободной воли зависит, будет ли он их применять согласно природе или против нее [302]. Следовательно, святоотеческая концепция здоровья и духовных болезней связана с тем, как осуществляются различные способности человека [303].

Таким образом, для отцов Церкви значительная часть тех расстройств, которые мы ныне определяем как явления исключительно психические, относится на самом деле к духовной области. В этом смысле описание и лечение духовных болезней включает в себя психопатологию, но и превосходит ее. Другими словами, психические болезни (или симптомы) с неорганической этиологией могут быть подчинены духовной диагностике и лечению. Отсылаем читателя к объемному трактату, который мы в свое время посвятили духовным болезням [304]. Здесь же мы ограничимся тем, что укажем некоторые связи между духовными болезнями святоотеческой нозографии и психическими болезнями современной психопатологии.

Концепции современной психиатрии по поводу здоровья и психической болезни не могут иметь безусловный авторитет, так как антипсихиатрическое движение выявило сомнительность того понимания здоровья и нормальности, от которого они зависят, и показало, что нормы, от которых эти концепции отталкиваются, весьма относительны и варьируются соответственно тем культурам или обществам, которые обусловили их определение [305].

Между нозографией святоотеческой и современной нозографией психиатрической существует различие, которое не позволяет установить между ними многочисленные и точные взаимосвязи. Вместе с тем, даже сегодня существуют значительные различия между странами и школами при классификации и определении психических болезней. Сама возможность классификации подвергается сомнению [306].

Поэтому сравнение возможно скорее на уровне симптомов, чем на уровне синдромов.

С другой стороны, в значительной степени это различие зависит от того факта, что современная психиатрия была создана по образцу медицинских наук и поэтому находится в области естественных наук, исключая a priori всякое соотношение с областью религии и нравственности [307].

1. Нам кажется, что некоторые отклонения, описанные современной классической нозографией, могут быть отнесены к страсти гордости, как она определена в святоотеческой нозологии. Патогенное свойство гордости признается и современной психиатрией, которая, однако, игнорирует ее нравственное и духовное измерение и чаще всего определяет ее терминами «переоценка» или «гипертрофия я». Такое поведение в наибольшей степени проявляется в параноидальном психозе, также оно присуще истерическому неврозу. Множество трудностей в общении с окружающими, что является распространенным симптомом при большинстве неврозов, могут быть приписаны гордости.

В том же ряду находится такое явление, как страстная любовь к себе, когда главным предметом обожания часто является свое тело. Этот симптом со времени Фрейда обычно называют «нарциссизмом». Он также соответствует страсти гордости, но более конкретно связан с «самолюбием».

2. Беспокойство и тревога, присущие большей части психозов и всем неврозам, могут быть частично отнесены к страстям страха и печали, как их понимают отцы Церкви.

3. Агрессивность, которая также свойственна многим неврозам и некоторым психозам, может быть соотнесена со страстью гнева в том широком значении, в каком мы его определили.

4. Астения, общий симптом многих психических болезней, довольно точно соответствует одной из основных составляющих уныния.

5. Депрессивный симптом, который мы находим во многих неврозах и психозах, может быть поставлен в тесную связь с унынием и печалью.

Помимо этих симптомов, нам кажется, что могут быть отнесены к страстям, описанным в учении о духовных болезнях, некоторые синдромы.

6. Нам представляется, что фобические неврозы можно отчасти отнести к страсти страха; к тому же их классифицируют как «мучительные страхи».

7. Невроз тревоги может быть, со своей стороны, понят в соотношении со страстью печали, но особенно – страха.

8. Меланхолический психоз может быть в некоторой степени соотнесен, с одной стороны, с унынием и, с другой стороны, с печалью, особенно с ее крайней формой – отчаянием.

9. Без сомнения, наиболее тесную и непосредственную связь можно установить между различными формами депрессии и унынием и печалью святоотеческой нозологии. Эта связь была отмечена и некоторыми психиатрами, и ей было посвящено несколько недавних исследований [308]. Мы позволим себе напомнить основное из тех анализов, которые мы посвятили этим двум страстям, однако мы ограничимся их описанием и их психическими действиями.

Под печалью (λύπη) помимо того состояния души, на которое указывает само это слово, подразумевается упадок духа [309], бессилие [310], психическая тяжесть и боль, изнеможение [311], скорбь [312], стесненность [313], отчаяние [314]. Как правило, этому состоянию сопутствует беспокойство или даже угнетенность [315].

Причины такого состояния могут быть многочисленны, но оно всегда является патологической реакцией гневательной (θυμός) и/или желательной (επιθυμία) силы души и, следовательно, в основном связано с похотью и/или гневом. «Печаль иногда возникает при лишении желанного, а иногда следует за гневом», – пишет Евагрий [316]. Но печаль может зародиться в душе и под непосредственным воздействием бесов или без видимой причины.

Рассмотрим эти разные этиологии подробнее.

Евагрий Понтийский отмечает, что «печаль бывает следствием неудачи в плотском пожелании» [317]. Преподобный Иоанн Кассиан также подчеркивает, что печаль «иногда… рождается от неудовлетворения желания какой‑нибудь корысти» [318]и что один из основных видов печали происходит, «когда желание встретило препятствие, не исполнилось» [319]. Поскольку «пожелание сопрягается со всякой страстью» [320], каждая страсть может породить печаль; «кто любит мир, тот много будет печалиться», – продолжает Евагрий [321]. Так как с удовлетворением желания связано наслаждение, можно, вслед за тем же автором, сказать, что «печаль есть лишение наслаждения (στέρησις ηδονης), настоящего или ожидаемого» [322]. Преподобный Максим [323]и авва Фалассий [324]дают такое же определение. Подчеркивая, что чувственное наслаждение непременно влечет за собой страдание, которое скорее бывает духовным, чем физическим, то есть принимает форму печали, преподобный Максим заключает, что печаль есть «завершение чувственного наслаждения [325]». Поскольку печаль является следствием неудовлетворения плотского (в широком смысле этого слова) желания и лишения связанного с ним наслаждения, то она разоблачает привязанность ее субъекта к чувственным благам, к ценностям мира сего. Поэтому Евагрий подчеркивает ее связь с любой страстью, ведь каждая из них предполагает желание [326], и говорит: «…мы не сможем отразить этого врага, если имеем пристрастие к чему‑либо земному» [327]. Авва Дорофей отмечает в том же смысле, что «кто не презрит всех вещей… тот не может… избавиться от… скорби…» [328]. Преподобный же Иоанн Лествичник замечает: «Если кто возненавидел мир, тот избежал печали. Если же кто имеет пристрастие к чему‑либо видимому, то еще не избавился от нее; ибо как не опечалиться, лишившись любимой вещи?» [329]Он же добавляет: «Если кто думает, что не имеет пристрастия к какой‑нибудь вещи, а, лишившись ее, печалится сердцем, то вполне прельщает самого себя» [330].