Маргарит Сешей - Дневник шизофренички

Вот мы и подошли к концу нашего исследования, которое мы задумали провести вокруг психотического «Я». Благодаря признаниям Рене мы смогли проникнуть по ту сторону закрытой для нас символики, связанной с бредом, галлюцинациями, шизофреническим поведением, столь озадачивающими своей амбивалентностью и диссоциацией. Феноменологический и психоаналитический анализ латентного периода, начала и собственно состояния шизофренического психоза убедительно показал нам чрезвычайно важную роль фрустрации в дезинтеграции Я. Практически именно она ответственна за изначальную слабость Я, благодаря которой мог начаться психоз.

Начав жизнь при наличии витальной потребности, требовавшей удовлетворения, Рене так и не смогла адаптироваться к реальности. С приближением зрелого возраста она так и не смогла принять сложность внешнего мира и вернулась к низшему, инфантильному состоянию своего развития. Первым признаком этой регрессии Я было то странное восприятие реального, которое так пугало больную. И по мере того как болезнь все более способствует дезинтеграции, можно отметить, что мир пациентки продолжает терять свою пространственную структуру и вскоре заменяется другим — в высшей степени субъективным и зыбким. Эта постепенная утрата реальности происходит из-за уменьшения либидинальной энергии, которой Я предпочитает бред и галлюцинации. Но вдруг, благодаря символической реализации потребности в питании, Рене вновь обретает утерянное ею ранее чувство реальности. Это временное восстановление чувства реального, случающееся прямо во время острого психоза, казалось, свидетельствует о том, что регрессия не является столь застывшей, как представлялось, а обладает некоторым динамизмом.

Однако из-за несистематизированности моего метода и ошибок, которые были ему присущи, Рене дошла до последнего — низшего — уровня отрешения. Эта сильнейшая регрессия, которая довела ее до стадии фетальной организации, является очень поучительной как с точки зрения исследования Я, так и с точки зрения исследования влечений.

На самом деле, благодаря борьбе с распадом личности, мы смогли изучить механизмы, способствовавшие реконструкции Я. Сами по себе эти механизмы не имеют никакой энергетической силы. Они обрели значение лишь после того, как основные потребности больной были удовлетворены. Надо было возместить первоначальную фрустрацию, погрузив Рене в «зелень», т. е. позволив ей утолить жажду возврата к матери. И именно в результате этого символического удовлетворения больная смогла вновь обратить внимание на реальность, так как через мать-аналитика — источник удовлетворения ее нужд — Рене смогла принять ту благотворную реальность, которая перед ней предстала. Поистине с трудом можно отважиться назвать «реальностью» это приравнивание объектного мира и собственного желания. Тем не менее это была первая связь, установленная между Рене и Другим. В этот момент саморазрушительные влечения, вызванные фрустрацией, были нейтрализованы либидинальными тенденциями, почерпнутыми в любви матери. Именно тогда механизмы, формирующие Я, смогли начать действовать.

Удивительно, но при наблюдении за процессами реконструкции личности больного обнаруживается, что они такие же, как и у маленького ребенка. Оба используют проекцию и имитацию.

Процесс проекции используется первым, так как он предполагает неосознанность себя. Поскольку у Рене еще нет структурированного Я, она так легко проецирует свои нужды и желания на куклу Иезекииля. Уверившись в любви матери-аналитика, больная выбирает второй, более продвинутый механизм — механизм имитации. Таким образом, Рене вновь прошла все стадии имитации, через которые проходит маленький ребенок, пока работа по интроекции и идентификации любящей матери не завершилась. Но, как мы видели, по-настоящему Я синтезировалось лишь в момент, когда больная осознала свое тело. Осознание того, что ты являешься телом, оказывается необходимым для дифференциации Я и не-Я, так как именно через тело осуществляется восприятие всего, что имеет целью достичь сознания. Одновременно являясь составной частью и субъекта, и объекта, тело обладает функцией связывать наше Я с внешним миром, а также с Другим.

Поскольку Рене не осознавала феномена «быть телом», она с трудом отличала свои собственные проявления от проявлений внешнего мира. Как нам рассказывает пациентка, когда она мочилась и на улице шел дождь, она вдруг спрашивала себя, а не может ли она остановить все эти потоки воды, и была напугана своим бессилием. В этом смысле также типичным было ее отношение к отдаленным предметам. Вместо того чтобы встать и пойти за предметом, который ей был нужен, она делала ему знак рукой и ждала, что он сам к ней «придет». И видя бездействие объекта, она удивлялась, что именно ей, а не ему, приходится передвигаться. Так же случалось и когда ее целовали и просили поцеловать кого-то в ответ: «А кто поцеловал? — спрашивала она, — Вы или я?». И если, когда она просила пить, я отвечала ей в шутку: «Но мне больше не хочется пить», Рене не улавливала шутки и с покорным видом отвечала: «Ах, да, мне больше не хочется пить». И такое поведение имело место непосредственно в ходе выздоровления, вне всяких психотических манифестаций. Оно свидетельствовало о том, что тело еще не приобрело функции связи и одновременно разъединения между Я и внешним миром.

И Луи Лавель, известный последователь Бергсона, прекрасно подтверждает этот тезис, когда пишет: «Именно поэтому Я есть ничто вне своего тела и вне осознания мира в целом, существование которого без тела не было бы возможным. Не то чтобы тело создавало его посредством какого-то загадочного эпифеномена, но для того, чтобы сознание было возможным, нам следует отличать себя от остального мира, и, следовательно, обладать телом, ограниченным своими собственными пределами» [12] Louis Lavelle . De l’etre. Alcan, 1927. P. 156–157. Цит. no: P. Foulquie. L’existentialisme. Presses Universitaires de France. .

Но для того чтобы Рене усвоила это понятие, важнейшее для формирования ее сознания, необходимо было освободить ее от аффективного реализма, который давил на нее и создавал жесткую надстройку из интенсивного чувства вины. Действительно, отсутствие материнской любви помешало формированию нормального нарциссизма, ибо где еще индивид может почерпнуть эту любовь к себе, дающую ему уверенность и веру в себя? В интроекции любви матери. И здесь опять речь идет о единении влечения к жизни (инстинкта самосохранения) и либидо.

Теперь, когда, благодаря удовлетворению своей нужды в питании, Рене обрела нормальный инстинкт самосохранения, оставалось вернуть ей такое же нормальное либидо. И снова надлежало использовать процессы проекции и имитации: проекцию желаний (иметь красивое тело, восхищаться им, ухаживать за ним) на куклу Иезекииля и имитацию поведения матери-аналитика — сначала по отношению к телу символа-Иезекииля, а затем к собственному телу Рене.