Маргарит Сешей - Дневник шизофренички

В момент, когда аффективный реализм полностью разрушен посредством интроекции и идентификации с любящей матерью, синтез Я у Рене действительно заканчивается. Весь энергетический потенциал, вложенный в силы, формирующие психоз, переориентируется на служение Я.

Пришла его очередь упорядочить влечения в нормальную иерархию и инвестировать в реальность либидо, которым оно располагает. Вместо того чтобы формировать механизмы защиты против захвата влечениями и отвергать слишком тяжелую реальность, свободное и независимое Я будет все лучше и лучше адаптироваться к внешнему миру. И два важнейших процесса — символизации и имитации, сыгравшие первостепенную роль в реконструкции Я, заканчивают выполнение своей основной функции. Означает ли это, что они полностью исчезают, не оставляя никаких следов? Их значение в генезисе Я было слишком велико для того, чтобы они не интегрировались в новую аффективно-интеллектуальную структуру личности.

На самом деле символ, первоначально представлявший собой субститут объекта, так как был с ним «сцеплен», будет теперь трансформироваться в образ, а затем в понятие. Мышление образами было характерной стадией эволюции Рене. Но по мере того как Рене устанавливает социальные отношения сначала с матерью-аналитиком, а затем и с другими людьми, она все меньше и меньше будет использовать мышление символами и образами, всегда сцентрированное на индивидуальном, и начнет, наконец, пользоваться операторными понятиями. В лингвистическом плане символ превратился в социальный знак, условный и произвольный (согласно соссюровскому определению) [13] Ferdinand de Saussure . Cours de Linguistique generale. Publie par les P rs Charles Bailly et Albert Sechehaye. Lausanne-Paris: Payot, 1916. , а в аффективном плане он преобразовался в постоянную идентичность, со своими отличиями от других.

Со своей стороны, имитация, после того как она была лишь простым копированием объекта, постепенно освободится от перцепции, чтобы стать репрезентацией, и в свою очередь пустить в ход образ отсутствующей матери. И поскольку Рене все лучше и лучше отличает то, что принадлежит ее Я, от того, что принадлежит не-Я, она начинает осознавать свою имитацию. На данной стадии имитация становится осмысленной, т. е. она интегрируется в интеллект и в эффективность и служит им на пользу.

Развитие интеллекта и эффективности сопровождается у Рене появлением новой способности обретать и структурировать все более сложным и оперативным образом мир объектов и идей.

Прогрессу в формировании незыблемого и постоянного мира соответствуют новая способность рассуждать при помощи инструментария взрослого человека, в котором присутствует логика классов и отношений, а также осознание самой интеллектуальной деятельности. Теперь Рене может интересоваться наукой, в частности, ботаникой, где она может реализовать свою потребность в истине и в объективности — приматах научного исследования.

В социальном плане Рене, осознавая себя независимой личностью, отличной от других, соотносит свое мышление с мышлением других людей и сотрудничает с ними. Чем более она осознает свою внутреннюю активность, тем более становится способной стать на точку зрения другого и, следовательно, понять его.

С аффективной точки зрения юная больная переступила через важный этап, а именно эдипов комплекс. Будучи зафиксированной на оральной стадии, Рене никогда не смогла бы пройти его — это завершение либидинальной эволюции. Следовательно, ей оставалось лишь переступить эту критическую точку. Она это сделала абсолютно нормально и достаточно легко. Первое время она старалась своей работой и живостью ума привлечь внимание мужа матери-аналитика. Потом, убедившись, что «папа» ее «тоже любит», она обратилась в сторону матери-аналитика, чтобы имитировать свое поведение по отношению к нему, но в перемещенном плане чувств.

Чувство эдиповой вины, однако, существовало и экстериоризировалось в одном сне Рене, где она видела себя побеждающей мать-аналитика в словесном поединке перед «отцом» и видела, как мать от нее отворачивается. Но разве это не обычное явление? Это было, кстати, единственное тревожное сновидение Рене эдиповой формы. Вскоре юная больная направила свое внимание на учителей и учеников, на своих товарищей по работе. Она стала относиться к замужеству и материнству спокойно, с радостной надеждой, в ожидании принца на белом коне.

Таким образом, во всех планах человеческой деятельности Рене достигла уровня нормального взрослого. Но это восхождение к одновременной победе Я и реальности могло осуществиться лишь благодаря прогрессивной десубъективизации, децентрализации своего эго. В свою очередь, освобождение от радикального эгоцентризма, в плену которого находилась больная, могло произойти только с помощью двух механизмов — символической проекции и имитации. Но если им и удалось сыграть свою конструктивную роль в реформировании Я, то это случилось лишь потому, что они позволили компенсировать первоначальные фрустрации — источники зарождения психоза.

Во ходе изложения я постоянно пыталась продемонстрировать сходство, существующее между определенными аспектами шизофренического мышления и мышления маленького ребенка.

Благодаря шизофренической дезинтеграции, сильно упрощающей психические процессы, нам удалось изучить механизмы формирования Я. И мы не удивились, обнаружив, что они сходны с механизмами, функционирующими у ребенка. По существу, процессы проекции и имитации, через которые Я раскрывается и дифференцируется от не-Я, используются как маленькими детьми, так и больными.

Можно задаться вопросом, нельзя ли установить более тесную связь между убедительными исследованиями, проведенными Пиаже с детьми, и теми, что провели психоаналитики. Конечно, речь идет не о том, чтобы свести шизофреническое мышление к детскому. Это было бы явным заблуждением. Между ними слишком много отличий. Однако, оказавшись перед лицом больного, который, подобно Рене, испытал глубокую регрессию к примитивным стадиям эволюции, почему бы не рассмотреть его проявления в свете теории Пиаже? Из такого сравнения мы можем сделать важный вывод о том, что то, что казалось нам процессом дезинтеграции, может при определенных условиях стать процессом реконструкции. В самом деле, все больные шизофренией обычно используют механизмы проекции, причастности, конденсации, имитации для отражения своей психической жизни.

Вместо того чтобы отдать их в распоряжение саморазрушительным влечениям и бредовым конструкциям, нельзя ли перенаправить эти механизмы на то, чтобы попытаться произвести реконструкцию психотического Я? Если у ребенка эти процессы составляют нормальный и естественный аспект его аффективно-интеллектуальной эволюции, то у больного, как мы видели, их первостепенной функцией является избавление его от фрустрирующей реальности и возможность удовлетворить его фундаментальные потребности. Нам следовало бы изучить эту функцию, чтобы использовать ее в новой психотерапии, основанной на символической реализации фундаментальных потребностей больного.