Дженни Андерсон - Стратегия семейной жизни. Как реже мыть посуду, чаще заниматься сексом и меньше ссориться

Когда-то — еще на стадии ухаживаний — Дженни даже нравилась это стремление Торольда к независимости. «Он такой свободомыслящий!» — восхищалась она. Этот парень точно не идет за толпой. Он делает только то, что хочет. Он живет своей жизнью и не зацикливается на каких-то скучных мелочах. У него противоречивый характер, но это качество только добавляет ему яркости. У него был безукоризненно опрятный, ухоженный цветочный сад, в котором он время от времени распивал бутылочку крюшона Pimm’s Cup (Торольд британец), — и в то же самое время в его ванную давно можно было приглашать биологов с микроскопами (потому, что «это же душ , он должен сам собой оставаться чистым!»). Если Дженни подскакивала сразу после ужина и кидалась мыть посуду, полагая, что надо бы сначала избавиться от горки грязных тарелок, а уж потом наслаждаться вином и фильмом Альфреда Хичкока, то у Торольда было совсем иное мнение: сначала следует выпить вино, посмотреть «Ребекку», сходить погулять и почитать последние новости в Сети, а уж потом мыть посуду.

«Не станут же тарелки плакать от того, что я их не сразу помою», — говорил он.

И казался Дженни таким романтиком.

Даже когда они начали жить вместе, у Дженни не было к нему претензий — ей вроде как и не на что было жаловаться. Да, у них был диаметрально противоположный подход к докучливым бытовым мелочам (уборке, платежам, плесени) — ну и что?

«Я встретила человека, который будил меня со словами: “Посмотри, какой рассвет”, который мог неделю жить на часуйме [49] Часуйма — тибетский напиток: чай, молоко и масло яка и соль. — Прим. пер. и смешить меня до слез своими шутками, — говорит Дженни. — Меня не особо волновала его неспособность помыть туалет».

А потом они поженились и его завораживающая, не признающая никаких авторитетов самодостаточность обернулась неприятной манерой делать все не так, как сказала Дженни.

А еще чуть позже у них родилась дочь и его завораживающая, не признающая никаких авторитетов самодостаточность превратилась… в общем, стала совсем уж невыносимой. У Дженни и так хватало поводов для волнений: маленький ребенок, недописанная книга о браке, которую надо срочно заканчивать, внезапно ставшая такой тесной квартира и перспектива очень скоро опять выйти на работу, — а тут еще Торольд со своими «повадками». Она чувствовала, как потихоньку звереет. Начала постоянно что-то от него требовать. Причем очень скоро эти ее требования переросли в какое-то бесконечное зудение — вот уж чего-чего, а такого преображения она от себя никак не ожидала: теперь она стала самой настоящей сварливой женой. Торольд, ты не мог бы, пожалуйста , вынести мусор? А тебе не сложно время от времени менять мешок в утилизаторе для подгузников? Или хоть раз в жизни помыть за собой стакан из-под сока? И вообще, как ты можешь просыпаться каждое утро, весь такой бодрый и радостный, и игриво спрашивать меня: «Как спалось?» — ты что, спишь на Плутоне и не слышишь, как я по четыре раза за ночь встаю кормить ребенка? Или ты просто надо мной издеваешься?

Для Торольда «пила» Дженни была не намного приятнее, чем сверло стоматолога. Как такое возможно: еще вчера он во всем ее устраивал, а теперь он не успевает глаза утром разлепить, а уже в чем-то виноват?

«Я видел, что она очень устает, но не понимал, почему надо обрушивать все свое раздражение именно на меня», — вспоминает Торольд.

Он пытался вести себя дипломатично, старался убедить ее в том, что они оба трудятся на равных. Дженни соглашалась, но через минуту снова на него сердилась.

И тогда случилось то, что должно было случиться: Торольд начал отдаляться от нее. Это только больше разозлило Дженни. Но еще и очень огорчило. Потому что в глубине души она ненавидела ту кошмарную Дженни, в которую превращалась.

Проблема: бесконечные придирки

Если бы Торольда попросили рассказать о том периоде его брака, он бы несколько по-иному оценил события. Вот как выглядит ситуация с его точки зрения: днем он пашет как трактор, вечером укачивает ребенка до часу-двух ночи, а потом нередко ложится спать на диване, чтобы не будить жену и дать ей немного отоспаться, — и это при том, что в восемь утра ему уже надо быть на работе (и желательно в адекватном состоянии, потому как работа у него новая и ужасно нервная), а Дженни остается дома, да еще и будильник отрубает, чтобы подольше поваляться.

Более того, он готовит ужин каждый вечер, постоянно говорит Дженни, какая она замечательная мать, и даже приносит ей цветы по нескольку раз в неделю. Да, иногда ему приходится задерживаться на работе до девяти вечера — но ведь страна сейчас в кризисе, всем приходится вкалывать.

И несмотря на все это, Дженни постоянно на него наезжает — дескать, он мало ей помогает. Но как можно делать еще больше , если он и так одновременно справляется с двадцатью делами? Они попали в какой-то порочный круг: чем больше она его пилила, тем меньше ему хотелось ей помогать, а чем с меньшей охотой он брался за домашние дела, тем больше она его в этом упрекала. «Что уж там, давай подождем до четырехлетия дочери, а потом разошлем родственникам весть о ее рождении!» — язвила она. А он уверен, что подписывать 16 сотен открыток с благодарностями за подарки новорожденной должна именно мать ребенка, даже если часть из них предназначается отцовской родне? И не соблаговолит ли он вешать в туалете новый рулон бумаги, если старый закончился?

Чтобы заставить мужа больше работать по дому, Дженни подключала старые как мир стимулы: стремление избежать конфликтов, страх перед наказанием и чувство вины. И в какие-то моменты — как раз тогда, когда она открывала рот, чтобы высказать мужу очередную претензию, — она искренне верила, что эти стимулы эффективны. Но, к несчастью, от радостей материнства она явно повредилась головой. Сознательная часть ее знала, что Торольд терпеть не может, когда им помыкают, и прекрасно понимала, что ничего хорошего из такого стимулирования не выйдет — в конце концов ее любящий и заботливый муж замкнется и до него будет уже не достучаться. Кроме того, она отлично знала, что ни одно живое существо — будь то собака, кит-убийца или тем более человек — не любит, когда его наказывают. Дженни знала все это, но не могла удержать в себе ни капли раздражения и недовольства — и сразу выплескивала их, зачастую вместе со слезами.

«Это получалось само собой, — вспоминает она. — Я пыталась держать свои мысли при себе, но меня не хватало и на несколько секунд, и я все равно обрушивала на Торольда поток обвинений».

Однажды утром Дженни попросила Торольда заложить в машинку гору белья перед тем, как уйти на работу. Он пообещал сделать это, но тут ему позвонили из офиса, и он, не отлепляя трубку от уха, вылетел за дверь («Подумаешь, банк Lehman Brothers лопнул! А кипу закаканных детских шмоток ты кому оставил?»).