Эрих Фромм - Миссия Зигмунда Фрейда. Анализ его личности и влияния.

В чем причина столь странных колебаний, ведь он годами мечтал увидеть этот город? Сам он объяснял это так: "Во время того сезона, когда я могу путешествовать, Рим мне следует избегать из‑за нездорового климата". И все же, как пишет Фрейд в 1909 г., ему потребовалось "лишь не много мужества", чтобы исполнить это желание, и потом он сделался постоянным пилигримом в Рим. Совершенно очевидно, что вредность для здоровья как "причина" представляет собой рационализацию. Что же тогда заставляло Фрейда избегать Рим? Единственную вероятную причину следует искать в его бессознательном.

Визит в Рим для Фрейдова бессознательного означал завоевание вражеского города, завоевание мира. Рим был целью Ганнибала и Наполеона, столицей католической церкви, к которой Фрейд питал глубочайшую неприязнь. В своем отождествлении с Ганнибалом он не мог следовать далее своего героя, пока годы спустя не сделал послед него шага и не вошел в Рим; очевидно, это была символическая победа и самоутверждение после появления его chef doeuvre, "Толкования сновидений".

Имелась и еще одна идентификация, препятствовавшая посещению Рима столь долгие годы, — идентификация с Моисеем. Ему снилось: "…некто провел меня на вершину холма и указал мне на Рим, наполовину затянутый туманом; было так далеко, что я был удивлен отчетливости увиденного; но ясно проступала "земля обетованная, увиденная издалека".

Эту идентификацию Фрейд ощущал частью осознанно, частью бессознательно. Его сознательная идея нашла выражение в письмах Юнгу (28 февраля 1908 г. и 17 января 1909 г.). Заявив, что только Юнг и Отто Гросс были единственными по — настоящему оригинальными умами среди его последователей, он писал, что Юнгу следует быть Иисусом Навином, коему суждено изучить землю обетованную психиатрии, которую Фрейду, подобно Моисею, было дано увидеть лишь издали". Джоне добавляет, что "эта ремарка интересна тем, что она указывает на самоотождествление Фрейд? с Моисеем, которая в более поздние годы стала совершенно очевидной".

Бессознательная самоидентификация с Моисеем нашла отражение в двух работах; в "Моисее у Микеланджело" (1914) и в последней книге "Моисей и монотеизм". Работа "Моисей у Микеланджело" уникальна среди всех прочих фрейдовских произведений хотя бы потому, что является единственным его трудом, опубликованным анонимно в "Imago" (Vol.3, 1914). Публикации предшествовала следующая заметка:

"Хотя эта статья, строго говоря, не вполне со ответствует тем требованиям, которые предъявляются к публикациям в этом журнале, издатели решили опубликовать ее, поскольку автор им знаком лично, принадлежит к психоаналитическим кругам и так как способ его мышления в ней имеет сходство с методологией психоанализа".

Почему Фрейд написал эту статью, в которой он не пользуется психоаналитическим методом, и почему он скрывается здесь за анонимностью, кегли можно было опубликовать статью с примечанием, что она публикуется, так как принадлежит Фрейду, хоть и не является строго психоаналитической? Ответ на оба вопроса, скорее всего, состоит в том, что фигура Моисея имела огромную эмоциональную значимость для Фрейда, хотя это не вполне ясно осознавалось, и должно было существовать сильное сопротивление такому осознанию.

Каков главный результат наброска Фрейда о статуе Микеланджело? Он предполагает, что эта статуя показывает Моисея не перед тем, как в приступе гнева он разбил скрижали закона (как то полагает большинство исследователей), а наоборот: Фрейд старается доказать — старательно и довольно наивно, — будто Микеланджело в своей скульптуре изменил характер Моисея. "Моисей, согласно легенде и традиции, был наделен вспыльчивостью и подвержен приступам страсти… Но Микеланджело поместил на могилу папы римского иного Моисея, более возвышенно го, чем исторический и традиционный". Так, со гласно Фрейду, Микеланджело модифицировал тему разбитых скрижалей; у него Моисей не разбивает их, но из сострадания и заботы о людях укрощает свой гнев. Таким образом он внес нечто новое и человечное в фигуру Моисея; так, что "гигантское творение с его огромной физической мощью становится конкретным выражением высшего духовного свершения, какое только воз можно для человека: успешное преодоление внутренней страсти во имя того дела, которому он себя посвятил". Если вспомнить, что это было написано примерно в то время, когда его покинул Юнг, и к тому же учесть, что значило для Фрейда считать себя частью элиты, для которой характер на способность контролировать свои эмоции, то остается мало сомнений в том, что Фрейд был так страстно заинтересован в истолковании фигуры Моисея, поскольку он видел себя самого Моисеем, не понятым своим народом, но все же способны. сдерживать гнев и продолжать свою работу. Это предположение подтверждается и реакцией Фрейда на усилия Джойса и Ференчи, хотевших убедить его опубликовать статью под своим именем. "Основания, которыми он оправдывал свое решение, — сообщает Джоне, — казались не слишком убедительными. "К чему бесчестить Моисея, — сказал Фрейд, — поставив рядом с ним мое имя? Это шутка, но, быть может, не такая уж дурная". В идее, что честь Моисея пострадает, если имя Фрейда будет стоять над статьей о нем, в самом деле не много смысла. Это замечание, однако, вполне осмысленно, если принять во внимание бессознательное самоотождествление с Моисеем, которое было мотивом создания статьи.

Значимость темы Моисея для Фрейда видна по тому, как много времени посвятил он его личности в последние годы своей жизни. Во время правления Гитлера (первая и вторая части книги о Моисее были опубликованы в 1937 г., третья — в 1939 г.) Фрейд старался доказать, что Моисей был не евреем, а египтянином. Что могло толкнуть Фрейда к тому, чтобы лишить евреев их величайшего героя в то самое время, как могущественный варвар пытался их уничтожить? Что могло спровоцировать его написать книгу в области, очень от него далекой, доказывать что-то на основании аналогий и не очень убедительных рассуждений? Определенно одно: мотивом создания книги было то же восхищение Моисеем и отождествление себя с ним, которое послужило причиной написания статьи двадцатью годами ранее. На этот раз "шуток" не было, и Фрейд не побоялся принести дурную славу Моисею, поместив рядом с ним свое имя. Но он сделал нечто не против Моисея, а против евреев: он лишил их не только героя, но и притязаний на оригинальность их монотеистической идеи. Будь это предмет в научной области Фрейда или будь его выводы убедительными, то не было бы никакой нужды спрашивать о психологических мотивах публикации "Моисея и монотеизма". Но это не так, и мы должны пред положить, что обращение к Моисею коренилось в глубокой бессознательной самоидентификации с ним. Фрейд, подобно великому вождю евреев, вел народ в землю обетованную, не дойдя до нее сам; он испытал их неблагодарность и презрение, не отступившись от своей миссии.