Эрих Фромм - Миссия Зигмунда Фрейда. Анализ его личности и влияния.

Помимо Ганнибала и Моисея у Фрейда была еще одна самоидентификация, пусть много менее значительная, — с Колумбом. После того как Юнг покинул движение, Фрейд заметил: "Кто теперь помнит тех, кто поплыл вместе с Колумбом в Америку?" Один сон Фрейда в конце жизни показывает, как глубоко была укоренена в нем самоидентификация с героем — завоевателем. Когда Фрейд ехал в поезде, который вез его из Парижа в Лондон (по дороге из Вены), ему приснилось, что он сходит с него в Павенси, где высадился Вильгельм Завоеватель в 1066 г. Превосходное выражение гордости и уверенности в себе человека, которого ничто не могло сломить. Перед самой смертью в Англию прибыл старый, больной беженец, а его бессознательное ощущало, что он высаживается на эту землю — убежище эмигранта — как герой и завоеватель.

Учитывая явную непрерывность фрейдовских идентификаций с великими вождями, от наполеоновских маршалов до Ганнибала и Моисея, удивляет предположение Джойса, будто с наступлением зрелости они исчезли. "Удивительна резкая перемена, которая произошла в возрасте примерно шестнадцати — семнадцати лет, — пишет Джоне. — Уходит драчливый мальчик, смело сражавшийся со своими приятелями по играм, мальчик, исполненным военного задора, молодой человек, мечтавший стать министром и вождем нации. Не была ли судьбоносной двухдневная встреча с деревенской девушкой?"

Конечно же нет, эта встреча — кратковременная юношеская влюбленность Фрейда — судьбоносной не была. И ничто в этом отношении судьбоносным не было, поскольку Джоне попросту ошибался, предполагая, будто все эти юношеские фантазии и желания исчезли. Они просто приобрели новые формы, а частью стали меньше осознаваться. Мальчик, желавший стать министром, сделался тем, кто мечтал уподобиться Моисею, несущему новое знание человеческому роду, знание, которое было бы последним словом в понимании человечеством самого себя и мира. Ни национализм, ни социализм, ни религия не могут служить проводниками к лучшей жизни; полное постижение человеческого ума может показать иррациональность всех этих ответов и увести человека так далеко, как это вообще возможно: к трезвому, скептическому, рациональному учету его прошлого и настоящего, к принятию фундаментально трагичной природы его существования.

Фрейд видел себя вождем этой интеллектуальной революции — того последнего шага, который способен сделать рационализм. Лишь поняв это стремление Фрейда донести до человечества новую весть — не счастливую, но реалистичную, — можно понять и то, что было им созддно: психоа налитическое движение.

Сколь странный феномен это психоаналитическое движение! Психоанализ представляет собой терапию неврозов и в то же время является психологической теорией, общей теорией человеческой природы и в особенности бессознательного, с его проявлениями в сновидениях, симптомах и символических произведениях. Существует ли другой пример терапии или научной теории, преображающейся в движение, направляемое из центра тайным комитетом, с чистками, убирающими отклоняющихся от линии членов, с организациями на местах и международной сверхорганизацией? В области медицины нет теории, которая когда либо превращалась в подобное движение. Пока речь идет о психоанализе как теории, то вернее всего ее можно сравнить с дарвинизмом — революционной теорией, проясняющей историю человека и стремящейся изменить картину мира фундаментальнее, чем любая другая доктрина XIX в. И в то же время никогда не существовало дарвинистского "движения", не было ни руководящего центра, направляющего его деятельность, ни чисток, с помощью которых определялось бы, кто прав, именуя себя дарвинистом, а кто утратил подобную привилегию.

Почему психоаналитическое движение столь уникально? Частично ответ заключается в пред шествовавшем анализе личности Фрейда. Конечно, он был великим ученым, но, подобно великому социологу и экономисту Марксу, Фрейд имел и другую цель, какой не было у человека вроде Дар вина: он хотел преобразовать мир. Облик терапевта и ученого скрывал одного из крупнейших реформаторов начала XX в.

На следующих страницах я постараюсь показать особый, квазиполитический характер психоаналитического движения. Трудно найти луч шее введение в этот предмет, чем заголовки глав первой части третьего тома биографии Джойса, озаглавленного "Жизнь". Подзаголовки в этой части: "Выход из изоляции (1901–1906)"; "На чало международного признания (1906–1909; "Международная психоаналитическая ассоциация, оппозиция, расколы (1911–1914)"; "Комитет; годы войны (1914–1919)"; "Объединение, дискуссии, прогресс и неудача"; "Слава и страдание"; "Последние годы в Вене"; "Лондон — Конец".

Всякий читающий эти заголовки едва ли усомнится, что в книге речь идет об истории политического или религиозного движения, его росте и схизмах; то, что это история терапии или психологической теории, покажется удивительным. Однако этот дух движения, призванного завоевать мир, существовал уже в ранние годы психоанализа. До 1910 г. Фрейд совершил все свои самые фундаментальные открытия и представил их в ряде книг и статей небольшой группе венских врачей и психологов. До той поры его деятельность мало чем отличалась от занятий любого творчески работающего ученого. Но этим он не удовлетворился. Между 1910 и 1914 гг., как пишет Джоне, "было положено начало тому, что называется "психоаналитическим движением" — выражение не только удачное, но используемое и его друзьями, и его врагами". Эти годы "радости по поводу растущего успеха и признания были в большей части омрачены зло вещими признаками раскола, формирующегося среди ближайших сподвижников… Фрейда в огромной мере тревожили, а также изумляли те неразрешимые проблемы, которые из этого произросли, со всеми их сложностями. Однако мы ограничимся здесь лишь более светлой частью этой истории — постепенным распространением новых идей, которое так много значило для Фрейда".

Я уже обращал внимание на то, что Фрейд незадолго до того, как основал "движение", на писал Юнгу об идее собрать своих сторонников, дабы "примкнуть к какой‑нибудь большей группе, работающей для практической идеи". Он думал, что Международное братство за этику и культуру может быть той структурой, в рамках которой удастся создать организацию его последователей. Но вскоре место Международного братства за этику и культуру заняло Международное братство за психоанализ, именуемое Международной психоаналитической ассоциацией.

Дух, которым была пронизана эта ассоциация с момента основания, отличает ее от обычного научного общества. Организационные принципы бы ли диктаторскими. Перед первым конгрессом Ференчи написал Фрейду, что "психоаналитическое мировоззрение не предполагает демократического уравнивания: должна существовать элита, похожая более на платоновское правление философов" (письмо Фрейду от 5 февраля 1910 г.). через три дня Фрейд отвечал ему, что давно уже пришел к этой мысли. Ференчи пошел дальше, осуществляя этот общий принцип. Предложив формирование международной ассоциации с обществами — филиалами в различных странах, Ференчи настаивал на необходимости того, "чтобы все статьи и обращения всякого психоаналитика первоначально предоставлялись для одобрения". Даже если такое предложение не было принято как крайность, оно симптоматично для того духа, который Фрейд вместе с Ференчи установил в обществе с самого начала.