Филиппа Перри - Как жаль, что мои родители об этом не знали (и как повезло моим детям, что теперь об этом знаю я)

Мне стало интересно, почему Белле так трудно переносить назойливое поведение Феликса и что пошло не так в их отношениях. Я попросила Беллу спросить Феликса, что ему снится. На самом деле, это нужно было лишь затем, чтобы запустить механизм, когда Феликс говорит, а Белла слушает. Я не ожидала получить какие-то ответы из сновидений мальчика.

Белла рассказала мне: «Феликс говорит, что ему приснился кошмар, в котором он был совсем один и никого не мог найти. Я спросила его, случалось ли ему испытывать нечто подобное в реальной жизни, уверенная в том, что ответ будет «нет». К моему огромному удивлению, он сказал, что такое с ним было: «Я помню, как мы ездили к дяде в Уэльс, и ты оставила меня одного в машине».

«Как только он произнес эти слова, я тоже вспомнила этот случай. Мой брат живет в самой глуши, и однажды, пока мы ехали, двухлетний Феликс заснул. Поэтому я завела старших мальчиков в дом и принялась разгружать машину и заносить покупки внутрь. Когда я вернулась проверить сына, он уже не спал и плакал».

«Я была потрясена тем, что он это помнит. Я сказала, что мне очень жаль: «Ты пробыл в машине не больше пяти минут, дорогой», – а потом обняла его. Меня поразило, как один пустячный инцидент шестилетней давности может до сих пор иметь для него такое значение».

Да, это происшествие, возможно, было совсем незначительным для Беллы, но не для Феликса. Я спросила, не оставался ли Феликс один в незнакомом месте до этого эпизода или после. Она ответила: «Нет. Но когда ему было чуть больше полутора лет, у него случился такой сильный септический фарингит, что пришлось положить его в больницу. Антибиотики не действовали, и на неделю его ввели в искусственную кому, подключив к аппарату, помогающему ему дышать. В коме, случалось, он оставался один, но после того как он пришел в себя, Стив или я всегда находились рядом».

«Белла, – сказала я, – это ужасно, что твой сын заболел так сильно, что его пришлось вводить в состояние искусственного сна». Она ответила: «Ой, да ничего. Я имею в виду, в этом нет ничего приятного, но такие вещи случаются, и с ними справляешься».

Когда Белла сказала это, я почувствовала, что меня оттолкнули, что она не нуждается в моем участии. Я поняла: тогда она тоже оттолкнула от себя свои эмоции по поводу болезни Феликса, и продолжает делать это сейчас. Даже меня охватили ужас и жалость при мысли о том, как себя чувствовал маленький больной мальчик и через что пришлось пройти его родителям. Белла сказала: «По словам Стива, мы могли потерять его, но я даже думать об этом не хочу». Я снова почувствовала грусть и сказала ей об этом. У нее на глазах появились слезы.

Я сказала: «Может быть, поэтому Феликс такой прилипчивый – ведь ему пришлось цепляться за жизнь. Может, он и не осознавал вашего отсутствия во время комы, но чувствовал его на каком-то другом уровне. Этим, возможно, объясняется его сон о том, как он остался один».

Так ли оно было на самом деле или нет, но это предположение нашло отклик у Беллы, помогло ей увидеть смысл в поведении Феликса. Ей стало легче понять его чувства.

Скорее всего, случилось и еще кое-что: Белла наконец позволила себе испытать страх и печаль от того, что могла потерять Феликса, которые подавляла в себе так долго. Совершенно нормальное желание – закрыться от трудных чувств, но тогда мы рискуем стать безразличными к негативным эмоциям других людей, включая наших детей. Все время, пока Белла подавляла чувства, которые вызывала в ней болезнь Феликса, его собственные чувства ее раздражали.

Когда Белла в конце концов разрешила себе понять каково это, когда твой ребенок почти умер, эти ощущения не убили ее, как она боялась. «До сих пор я видела вину Феликса в том, что он такой прилипчивый. Я думала: ну с твоими братьями же все в порядке, почему ты не можешь быть, как они? Теперь я поняла, что никого нельзя обвинять в том, что он чувствует».

После того как мы проговорили это, Белле приснился сон, пожалуй, даже кошмар. Ей приснилось, что Феликс и две ее племянницы отправились на лодке в море и попали в шторм. Девочек спасли, а Феликс утонул. Белла проснулась в слезах, сильно расстроенная, и пошла посмотреть на Феликса, который спал, живой и здоровый. Ее поразила ирония этой ситуации – ведь обычно Феликс прибегал в спальню родителей.

Сегодня, если Беллу раздражает Феликс, она берет ответственность на себя. Она не уверена, стал ли Феликс менее назойливым или она изменила свое отношение к его назойливости и больше потянулась к нему, а возможно, все это одновременно.

Есть много причин для прилипчивости и нытья – столько же, сколько детей и их отношений с каждым, кто о них заботится. Причина, по которой я привела пример выше, не в том, что близость ребенка к смерти – распространенное объяснение для его прилипчивости. Дело в том, что нежелание воспринимать чувства, которые пробуждают в нас дети, препятствует нашей близости с ними и уменьшает способность ребенка чувствовать себя счастливым.

Понимание и валидация чувств – наших собственных и чувств наших детей – важны не только для нашего и их психического здоровья, но и для того, чтобы знать свои триггеры, триггеры детей и лучше понимать, почему мы все ведем себя так, а не иначе.

То, что переживает ваш ребенок – назойливое желание быть рядом с вами, страх привидений в шкафу, монстров под кроватью, просто грусть или захлестывающая его фрустрация, – все это приобретает смысл, если понять контекст.Если контекст не очевиден, это не значит, что его нет. Первым делом нужно принять чувство ребенка – это поможет вам понять причины его поведения. После этого вы сможете его терпеть и займете более удобную позицию для сотрудничества, для того, чтобы находить решения и вносить полезные изменения.

Иногда в семьях бывают секреты, которые по определению являются ложью. Возможно, вы не считаете ее таковой и вам кажется, что вы всего лишь не договариваете вещи, которые вашим детям не нужны или могут нанести вред.

Но когда в семье скрывают какие-то сведения либо лгут, даже если кто-то не знает правды, последствия все равно неизбежны. Язык нашего тела выдает, что мы не ведем себя честно и открыто.

Когда вы лжете или опускаете некоторую информацию, чтобы защитить детей от происходящего, вы тем самым притупляете их инстинкты. Вы сообщаете им что-то отличное от того, что они считывают и чувствуют. Им становится не по себе, и если они не в состоянии выразить это беспокойство, оно выйдет на поверхность в их неудобном поведении.

Случай, который я привожу ниже, разбирался как иллюстрация этого явления во время моей учебы на психотерапевта.

Мистер и миссис Х. пришли к психотерапевту доктору Ф. по поводу своего сына-подростка А. Поведение А., по словам родителей, не поддавалось никакому контролю. Он прогуливал школу, употреблял наркотики и алкоголь, был замкнут и необщителен. К тому же он таскал деньги из сумочки матери. К психотерапевту они пришли за советом, как приструнить сына.