Альберт Налчаджян - Фрустрация, психологическая самозащита и характер. Том 2. Защитные механизмы, самосознание и характер

А. Примеры. – Идентификация жертвы с агрессором – это чуть ли не самая распространенная и по своему социально-психологическому значению самая важная разновидность идентификации. Мы уже знаем, что ряд типичных примеров этой разновидности идентификации описала еще Анна Фрейд. Мальчик боится учителя и, идентифицируясь с ним, подражает выражению его лица. Девочка боится призраков, которые, по ее мнению, появляются в темноте, и находит выход в отождествлении с этим самым призраком (то же самое делать она советует своему брату). (Добавить новые примеры).

Б. Идентификация не с личностью, а лишь поведением агрессора. – Есть случаи, когда А просто подражает поведению агрессора без того, чтобы иметь стремление стать такой же личностью, как и он. Например, ребенок наблюдает за агрессивным поведением взрослого и сразу же повторяет их. Можно считать, что имеет место только подражание, т. е. поверхностная идентификация только на поведенческом уровне. Нет идентификации не только с личностью, но и с социальной ролью взрослого человека. (См. примеры в книге А. Фрейд).

Другие примеры: мальчика подвергают медицинскому обследованию, после чего он выходит и пытается подвергнуть «медобследованию» другого мальчика; явно видно, что он отождествил себя с «агрессором» – врачом. В тюрьмах заключенные жестче обращаются друг с другом, чем даже тюремщики. Мы полагаем, что в таких ситуациях играет роль не только идентификация с надзирателями, но и перенос агрессии, в какой-то мере – поиск «козлов отпущения».

Родители вынуждены время от времени вести себя агрессивно по отношению к своим детям; тем самым они стимулируют у них работу механизма идентификации с ними как с агрессорами. Об этом знал еще З. Фрейд.

В процессе идентификации индивида с агрессором можно условно выделить три этапа [310] См.: Janis I. a.o., op. cit., p. 360) .

1) индивид (А) становится жертвой агрессии другого человека (В);

2) жертва идентифицирует себя с определенными аспектами этого лица, с его агрессией;

3) в результате этих процессов фрустрация (эмоциональный дистресс) жертвы смягчается или исчезает.

Можно предположить, что к таким результатам идентификация с агрессором приводит по двум причинам: а) поскольку активные действия жертвы в определенной степени успокаивают его; б) по той причине, что претерпевает изменения его самовосприятие: исчезают телесные ощущения беспомощности и активности; человек воспринимает себя уже не только как жертва, но и как агрессор. Дженис приводит такой пример: человек знает, что его собираются освободить от работы и сам спешит подать заявление об уходе, проявляя при этом агрессию.

Концентрационный лагерь – это своеобразное опытное поле для испытания методов авторитаризма и тоталитаризма. Это экспериментальная авторитарная ситуация, и заранее можно было бы предположить. что в ней механизмы идентификации с агрессором должны наблюдаться в своих самых крайних формах.

В 1938 году нацисты арестовали психоаналитика-еврея из Вены Бруно Беттельхейма. Целый год он провел в концентрационных лагерях Дахау и Бухенвальд. Частично из научных соображений, частично же стремясь сохранить целостность своей личности, он стал наблюдать за поведением других заключенных, желая выяснить, как реагируют эти жертвы на крайне жестокие, нечеловеческие условия лагерной жизни.

Одним из интересных результатов его наблюдений было живое и впечатляющее описание поведения «старых» заключенных – тех, кто находился в лагере 3 года и больше. Оказалось, что они в значительной мере идентифицируют себя с гестаповцами. Эта идентификация – незаметный, подсознательный процесс, как говорил Беттельхейм, последняя безнадежная попытка адаптироваться к жестоким условиям лагерной жизни. Идентификация включала три аспекта: физическую внешность гестаповцев, их агрессию и их ценности.

Так, когда такой «старик» говорил гневливо с другими заключенными, он употреблял словарь гестаповцев. Такие «опытные» заключенные старались менять свой внешний вид, используя с этой целью лоскуты от униформ гестаповцев.

Они обращались с другими заключенными так же жестоко, как и гестаповцы. Последние стремились избавиться от тех заключенных, которые не приспосабливались – от жалобщиков, неподчиняющихся, и от тех, кто не был способен работать. Временами старые заключенные помогали им в этом деле. Некоторые выдавали предателей, другие считали, что их надо убить, чтобы жили другие. Убивали долго и мучительно, иногда продлевая мучения жертвы на несколько дней.

Были среди «стариков» и такие, которые принимали антисемитские взгляды гестаповцев. Но поведение таких людей было противоречиво: временами эти же люди смело выступали против фашистов [311] См.: Bettelheim B. Individual and mass behavior in extreme situations. – «Journal of Abnormal and Social Psychology*, 1943, 38, pp. 417–452. . Нетрудно догадаться, что сходные явления, пусть в более слабой степени, должны наблюдаться и в обычных тюрьмах, и даже в армии, где «старики» третируют новобранцев. Мы полагаем, что подобные формы идентификации с агрессорами сплошь и рядом имели место также в советских, китайских и других концлагерях. Так что есть обширный эмпирический материал, который подлежит психологическому истолкованию с этой точки зрения.

Сходные явления наблюдаются также во взаимоотношениях господствующих и подвластных этносов. Поэтому целые периоды истории народов следует пересмотреть с позиций теории фрустрации и психической защиты, в частности – теории психологической идентификации.

Ирвинг Дженис и его коллеги выдвинули гипотезу, согласно которой идентификация с агрессором играет важную роль в формировании Сверх-Я человека, т. е. личной моральной системы. Но переход от идентификации к Сверх-Я – это сложный и, как можно предположить, длительный психический процесс. У него имеются промежуточные этапы и образования. Для иллюстрации этой мысли авторы приводят ряд примеров, в том числе известные нам примеры из книги Анны Фрейд. Например, мальчик, который жил в детском доме, вел себя несколько странно. Он подходил к двери и очень громко позвал горничную. Ожидая, пока она подойдет и откроет для него дверь, он переживал страх от мысли, что та начнет ругать его за неправильное поведение. Для того, чтобы предотвратить такую ее агрессию, мальчик сам первым, придавая себе крайне недовольный вид, делала ей замечание за то, что она так поздно открывает дверь [312] См.: Janis I., op. cit., p. 362. .