Матиас Хирш - «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу» [Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела]

Индустрия развлечений изобретает всевозможные слоганы, под которыми вращается лотерейный барабан. Кафе в Сан-Хуане рекламирует себя под девизом Yo quiero mis lollas — «Мне нравятся мои груди». Владельцы дискотеки в Кордове называют вечеринки Bailando por mis gommas — «Танцуя за мои резинки», т. е. за силиконовые имплантаты. Еще один фестиваль носит название Sin gommas no hai paraiso — «Нет рая без резинок». Это отсылка к колумбийской мыльной опере Sin tetas no hai paraiso — «Без груди нет рая», в которой 17-летняя скромная девушка пытается заработать деньги на то, чтобы сделать себе более конкурентоспособные формы (Burghardt, 2008).

Социальные тенденции также позволяют или требуют изменений в других областях, мода постоянно меняется, пирсинг и татуировки теперь «социально приемлемы». Что меняется, кто это инициировал и почему многие добровольно следуют этому, трудно понять. Об этом рассуждает представитель мира бизнеса и финансов, который следил за развитием тенденции в зрелом возрасте.

«Что-то в окружающем мире изменилось за последние десятилетия», — считает Клаус Фишер. «Как-то стало больше эстетики, не могу описать это точно», — говорит банкир из Пфальца. Этот 57-летний мужчина, вероятно, имеет в виду помешательство на фитнесе и загаре в солярии или глянцевых фотографиях 90-х годов, на которых мы вдруг увидели политиков на утренней пробежке. Вероятно, он также ссылается на многие фильмы о липосакции или отчеты пластических хирургов в Нью-Йорке и Лондоне о том, что теперь почти все их пациенты — финансовые менеджеры. Во всяком случае, это «что-то» заставило Фишера сделать себе но. (Süddeutsche Zeitung, 28 апреля 2009).

И социальные тенденции также могут выворачиваться наизнанку. Когда сегодня в Голливуде задают вопрос «Где вы сделали свою грудь?», можно быть уверенными, что речь идет об уменьшении груди (Süddeutsche Zeitung, август 2006), хотя десять лет назад речь гарантированно шла об увеличении груди. Все больше и больше знаменитостей, которые не скрывали свои искусственные изменения, хотят восстановить старые формы (и говорят об этих интимных желаниях в СМИ). «Возвращение к природе», — шутит газета Süddeutsche Zeitung.

В США эта тенденция стала такой распространенной, что появилось новое слово: undo-plasty — реверсивная пластическая хирургия. В 2007 году в США провели более 16 миллионов косметических операций, и это привело к тому, что все больше и больше женщин имели губы Анджелины Джоли, вздернутые носы и объемную грудь. Идеал красоты превратился в обыденность. Теперь каждый хочет снова быть собой, что опять же вызывает удовлетворенные улыбки на лицах пластических хирургов (Süddeutsche Zeitung, 28 марта 2009).

Косметический хирург Доктор Манг говорит: «Из Америки к нам приезжают все больше голливудских звезд, которые хотят снова выглядеть нормальными. Они хотят хорошо себя чувствовать в своей коже, и это просто невозможно с их подтянутой кожей и глазами, которые больше ничего не выражают» (Leader, журнал для предпринимателей, август 2009, S. 13).

Неожиданный термин «красота» сегодня все чаще применяется и к женским гениталиям. Теперь можно сказать, что ни одна часть тела не табуирована настолько, чтобы взгляд общества на ней не остановился. И индивид адаптируется к тенденции, которая содержит не только новые требования, но и новые возможности. Проблема мотивации к «эстетической хирургии» перемещается между полюсами: с одной стороны, это «инструмент угнетения, которому клиенты пассивно поддаются», с другой — это «инструмент обретения собственной идентичности» (Borkenhagen, 2003, S. 45). В прежние времена грудь была скрыта от глаз общественности, а сегодня кажется, что изображения девственных стилизованных половых губ легко доступны в средствах массовой информации. СМИ также обвиняют в новом идеале красоты.

Одна из причин бума косметической интимной хирургии — больше изображений полностью или частично обритых женских гениталий в медиа. В последние годы мода на частичное бритье гениталий преобладает среди немецких женщин до 30. Из-за увеличения медийной представленности обнаженных женских гениталий в журналах, фильмах и Интернете общественное внимание сосредоточилось на этой, в основном интимной, области тела. Это сформировало идеал красоты гениталий, который следует общей норме красоты среди молодежи: для этого нужны гениталии, которые выглядят как у маленькой девочки и похожи на верхнюю часть булочки, а внешние половые губы покрывают внутренние (Borkenhagen et al., 2009, S. A500).

Существуют операции с разными целями: либо малые половые губы удаляются, либо большие переделываются так, чтобы покрывать малые. Цель — чисто эстетически-косметическая. Большее сексуальное желание обещает следующая процедура: так называемая «дизайнерская вагина» является результатом оперативного сужения влагалища. Той же самой цели служат методы манипулирования клитором. Критика отмечает некоторые моменты: в СМИ замалчивают риски ( каждая крупная операция содержит риск летального исхода), как и побочные эффекты, которые могут быть значительными и не до конца исследованными. Очевиден материальный мотив врачей, которые делают «быстрые деньги» с такими новыми потребностями. Прежде всего создается впечатление, что потребность в оперативной коррекции как таковой уже имеет свое оправдание («формирование идентичности»), и никто не задается вопросом, были ли бессознательные более глубокие проблемы идентичности перенесены на тело или части тела и должен ли такой «надрез» восполнить нарциссические дефициты или помочь побороть тревогу идентичности.

Растущая потребность в другой форме «интимной хирургии» обусловлена не эстетическими, а социокультурными мотивами. Речь о хирургическим восстановлении «девственности», реконструкции девственной плевы (гименоррафии).

«Нью-Йорк таймс» цитирует 23-летнюю студентку марокканского происхождения, которой провели операцию: «В моей культуре не быть девственницей — значит быть грязной. Прямо сейчас девственность важнее жизни для меня» (Wild et al., 2009, S. A340).

Основным мотивом становится страх быть объявленной вне закона, отвергнутой семьей или даже попасть под угрозу «убийства чести». Нужно избежать «позора» из-за отсутствия «крови на простыне», если девушку не идентифицируют как девственницу (там же, S. A341). Авторы спрашивают: «Должно ли совершаться вмешательство без медицинского показания, но без большого шанса на осложнения? Следует ли оперировать, если вмешательство находится в контексте социальных норм, которые человек может не разделять?» (там же, S. A340). Тот же вопрос возникает в случае абортов («Мой живот принадлежит мне!»), потому что за редким исключением нет медицинского показания — есть, скорее, социальное, обоснование которого врач может не понимать.